Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи - Михаил Вострышев

– Люблю Христа больше сына, – говорила она.

Княгиня Урусова, всецело находившаяся под влиянием сестры, также держалась древних обычаев, но до поры до времени не проявляла этого. Сегодня утром муж ее, вернувшись из дворца, велел ей предупредить сестру о возможности скорой присылки от царя за ней. На эту тему и беседовали теперь сестры.

Сильный стук в ворота заставил их вздрогнуть. В доме началось движение, испуганная полусонная дворня высыпала в сени. Нельзя было сомневаться в причине переполоха. Как ни ожидала боярыня этого часа, все же в первый миг растерялась и бессильно опустилась на скамью. Но очень быстро мужество вернулось к ней. Сестры положили семь земных поклонов перед иконами и благословились друг у друга для поддержания бодрости. Затем хозяйка легла в постель, а княгиня скрылась в маленьком чулане рядом со спальней. В ту же минуту в комнату вошел чудовский архимандрит Иоаким, а за ним еще несколько духовных и светских лиц. Боярыня даже не пошевелилась при их входе и на требование архимандрита стоя выслушать царский приказ отвечала отказом.

Начался допрос.

– Како крестишься, како молитву творишь? – обратился Иоаким к лежащей.

Та истово перекрестилась, приподнявшись на локте, двумя перстами и произнесла Исусову молитву на старинный лад.

В эту минуту один из спутников архимандрита заглянул в чулан и различил в темноте человеческую фигуру.

– Кто здесь?

При имени княгини Урусовой он испуганно отступил назад – ее муж пользовался немалым влиянием при дворе. Но по настоянию Иоакима княгиня была также допрошена и тоже твердо заявила себя противницей никоновских нововведений. Архимандрит, приказав своим спутникам дожидаться его быстро вышел и поехал во дворец.

В его отсутствие комната стала наполняться челядью, многие женщины плакали. Скоро Иоаким вернулся и заявил, что государь приказал взять и Урусову. Вся дворня была также допрошена, и только двое из

служанок барыни имели мужество заявить себя верными древнему благочестию.

– Не умела ты жить в покорности, – обратился Иоаким к Морозовой, – а потому и постигло тебя царское повеление изгнать из дома твоего. Полно тебе жить на высоте – сниди долу! Восстав, иди отсюда!

Но боярыня по-прежнему не двигалась. Тогда ее силой усадили в кресло и понесли в людские хоромы. Княгиня следовала за нею. Там обеим женщинам надели на ноги кандалы и заперли, приставив крепкую стражу.

Через два дня их потребовали на допрос в Чудов монастырь. Морозова по-прежнему не желала сделать ни шагу, и ее должны были нести на сукне. Все увещевания и угрозы митрополита были тщетны.

На другой день сестер разлучили, ножные кандалы заменили шейными цепями, прикрепленными к стулу (тяжелому обрубку дерева). Боярыню посадили на простые дровни и так повезли на подворье Печерского монастыря.

Какой поразительный пример непрочности человеческого благополучия! Та ли это Морозова, богатую колымагу которой при выездах сопровождали десятки слуг?! Которой принадлежало множество сел и деревень с тысячами крестьян?! Дом которой был одним из богатейших в Москве?! А сколько мужества и несокрушимой силы духа в этой уже немолодой женщине! Несчастье не сломило ее, не заставило опустить голову. С бледным, осунувшимся лицом и вдохновенно горящими глазами, высоко подняв правую руку с двумя сложенными перстами, громко призывала она к стоянию за веру. По всему пути толпами собирался народ. Женщины плакали, многие бежали за дровнями, другие становились на колени, несмотря на глубокий снег, десятки обездоленных и убогих оплакивали свою благодетельницу и посылали вслед ей благословение.

Пытка боярыни Морозовой.

Художник В. Перов

Боярыня пользовалась громадной известностью и уважением в Москве. Благотворительность ее носила широкие размеры. Она лично посещала тюрьмы, раздавая милостыню заключенным, выкупала должников с правежа, делала щедрые вклады в церкви. Дом ее всегда был открыт для больных, странных и убогих людей, а приверженцы древнего благочестия, гонимые светской и духовной властью, находили здесь надежное убежище. Масса населения, глубоко преданная церковной старине и смущенная нововведениями, покорилась никонианству лишь из страха царского гнева. Но с тем большим уважением и благоговением смотрел народ на эту женщину, которая все – богатство, почет и свободу – принесла в жертву истинному благочестию.

Староверы

Потянулись месяцы томительного заключения. Много горечи доставило несчастной женщине известие о смерти ее сына, в которой она винила своих преследователей. Не раз собирал царь духовные и светские власти для совета о том, как бы смирить строптивых сестер. Родственники опальной боярыни не смели поднять голоса в ее защиту. Обе сестры были подвергнуты жестокой пытке и заключены в подземный сруб, где терпели всевозможные лишения и голод.

С памятного ноябрьского вечера, когда их взяли под стражу, прошло четыре года. Лишенные света и воздуха, питаясь незначительными подачками сердобольных сторожей, добровольные мученицы медленно угасали. Первой скончалась Урусова. Тело княгини подняли из сруба с помощью веревки. Через полтора месяца умерла и Морозова. Обе они были причислены старообрядцами к лику святых, а слава об их страданиях, воспетая раскольниками, живет и поныне.

С небывалым торжеством состоялся в Москве в 1666 году церковный собор. Неслыханный суд чинил он. Свершилась, по замечанию одного историка, «единственная драма, какая не повторялась в истории русской церкви». Вершитель судеб обширного государства российского, «собинный друг» царя патриарх Никон был объявлен простым чернецом и под конвоем отправлен в заточение. Интересна судьба главных судей Никона – восточных патриархов, клявшихся в своем нелицеприятии страшным судом Божьим. По возвращении домой они были повешены султаном за то, что без его разрешения ездили в Россию; привезенная ими милостыня была взята турками, а их тела подверглись позорному поруганию.

Тишина и безлюдье поутру вокруг царских хором. На Постельном крыльце не толпятся, как раньше, служилые люди, не слышно споров и перебранок. Государь Алексей Михайлович, занятый польской войной, вот уже второй год не живет в столице, и всеми делами ведает «собинный друг его», великий государь и святейший патриарх Московский Никон.

У крыльца патриарших палат и людно, и шумно. Сановитые бояре с озабоченными лицами поднимаются по ступеням среди почтительно расступившейся толпы. Это начальники московских приказов идут с ежедневным докладом к государю-патриарху. Но далеко не сразу удостаиваются они предстать перед очами святейшего, долго приходится сидеть в просторных сенях перед Крестовой палатой в боязливом ожидании. Никон внушал непреодолимый страх. Он не затрудняется в выборе наказания провинившемуся, ссылки, заточения и телесные наказания его обычные средства. Не останавливается грозный патриарх и перед личной кулачной расправой, нередко отечески поучая виновных даже в алтаре.