Смрт - Эдуард Лимонов

Мы отъехали. Водитель сделался весел и запел по просьбе японца сербские песни, которые переводчик японца записывал на диктофон, держа его близко ко рту водителя и, очевидно, мешая ему рулить. Но так как за песни японец договорился заплатить ему отдельно, то водитель не злился и пел старательно. Когда мы выезжали из Баньей Луки, солдаты на КПП смотрели на нас подозрительно. Я попросил попутчиков подтянуться и не вести себя странным образом, потому что нас могут задержать, и пока разберутся, мы потеряем день, а уж ночью мы здесь непременно заблудимся. Не то песни иссякли, не то мой аргумент подействовал, но водитель перестал петь. Зато он стал без умолку говорить. О том, какие у него связи среди всех воюющих сторон и что он может получить для нас такие интервью, у таких известных вождей, некоторые из них «военные преступники». Японец слушал его с интересом, а я, подумав километров пять, пришел к выводу, что у этого жуликоватого серба случилась эйфория. Он, конечно, не знал о моем пистолете, лежащем в багажнике его мерседеса, иначе у него была бы еще большая эйфория. Однако он понимал, что проехать через Хорватию и Боснию-Герцеговину без задержания сквозь чересполосицу многонародных КПП под разными флагами — редкая удача. Потому он безудержно радовался, и радость выражалась в поносе слов. Правды там не было никакой, он все придумал, все преувеличивал. Он был маленький военный таксист с большим, правда, порогом храбрости, чем у таксистов гражданских.

Коридор представлял собой разрытое колесами и снарядами рваное пространство с обугленными остовами домов здесь и там, утыканное каркасами сгоревших автомобилей, военных, гражданских и даже бронеавтомобилей и танков. В некоторых местах у столбов с привинченными к ним надписями «Военная зона» стояли военные патрули-регулировщики в касках. Они показывали палками, куда ехать. Или же к переносным металлическим штангам, заделанным внизу в тяжелый бетон, были привинчены знаки со стрелами, указывающими, куда двигаться. В коридоре никто у нас не проверял документов, если тебя туда запустили, то, значит, ты проверен. Где-то далеко или близко от нас находились и слева, и справа сербские бойцы. Они помещались спинами к нам и сидели в окопах и укреплениях. Те, что были справа, сидели лицами к мусульманским укреплениям, те, что слева, — к хорватским войскам. Разумеется, мы не могли видеть солдатских спин даже в самом узком месте коридора, том, что в пять километров, но они там были, эти герои, факт. Они держали фронт. Умеренная по интенсивности стрельба доносилась с севера и с юга.

Переводчик предложил мне фляжку. Японец неодобрительно поглядел на нас. Он, видимо, был таким, каким выглядел: семьянин, жирное брюшко, ханжа и противник мужских удовольствий, в число которых входит и сливовица. Впервые за все путешествие бородатенький интеллигент назвал меня не по паспортной фамилии, но г-н Лимонов и показал себя знатоком моего литературного творчества. Мы стали с ним беседовать на русском. Японец вдруг заревновал нас. И попросил нас прекратить выпивать. Я уже был, может быть, обязан японцу жизнью (впоследствии, вспоминая это путешествие, я пришел к выводу, что, не будь японца со мной в одном автомобиле, я бы не вернулся из Книнской Сербской республики), однако его вмешательство в мою частную жизнь меня возмутило.

— Что плохого в нескольких глотках сливовицы? — сказал я. — What is wrong? Что плохого?

Японец открыл рот, но, не зная, что сказать, стал заикаться.

— Все в порядке, господин Тосиба, — сказал переводчик и завинтил фляжку. И спрятал ее. Мне он сказал по-русски: — Вот так. Он же мне платит. Извините.

Все мы сердито уставились в окна. В окнах были сербские солдаты в большом количестве. Кто-то нес воду, кто-то готовил на костре еду. Солдаты стояли под деревьями и сидели кучками. Мы сбавили скорость и тихо проплывали между ними. Некоторые солдаты смотрели на нас с удивлением. Я увидел орудия и танки.

— Мы правильно едем? — спросил я водителя. Ему было жарко, и он сбросил рубашку. На нем была теперь только военная майка.

— Все нормально, — сказал водитель, — куда стрела показывает, туда и едем.

— Тут каждый день меняется маршрут. Отобьют кусок земли, переставляют указатели дальше. Потеряют — указатели уходят в глубь территории, — возразил я.

Какой-то солдат, глаза широко раскрыты, в них удивление, на ходу постучал к нам в машину. Он что-то сказал. Но водитель не остановился. Солдат вернулся к группе других солдат, и через заднее стекло я увидел, как он жестикулирует, показывая на нашу машину.

— Надо было остановиться, — сказал я. — Он чего-то хотел сказать. Может, письмо хотел передать в Белград.

— По глазам видно, что он пьяный, — сказал водитель. — Чего время терять.

И тут я увидел, что мы катим вдоль передовой, вдоль линии фронта, потому что справа от нас, буквально в десятках метров, находились самые что ни на есть укрепления, из которых дулами торчали орудия. Присутствовали несколько вкопанных в землю танков.

— Это передний край! — закричал я. — Мы въехали на линию фронта! Поворачивай! Мы едем не туда. Сбились с пути.

— Я знаю дорогу, — сказал водитель.

Дорога между тем повернула влево, и мы стали отдаляться от укреплений и вкопанных танков, так что они оказались за нашими спинами. Впереди же, прямо в лоб нашей машине, стояли другие укрепления. Высоко поднятые, они выглядели мрачно, и я скорее догадался, чем увидел, что это передовые укрепления врага.

— Поворачивай! — заорал я. — Сейчас нас обстреляют! Еб твою печку матерну! — Я схватил горе-таксиста, этого Universal traveler, за его потные плечи. Но он и сам уже все понял и второпях закрутил руль. Прямо на дороге лежала гора старых автомобильных покрышек. Это уж для совсем последних идиотов.

Первым по нам забил автомат, и было понятно почему. Было обеденное время, пулеметчики и артиллеристы сидят и обедают, взяв в руки банки с тушенкой и кружки с чаем. Пока они отложат их в сторону, у нас есть пара минут. Автоматчик успел влепить нам в борт несколько пуль. В тот правый борт, по которому сидели переводчик и японец. Ни один из них, впрочем, не выглядел раненым. Они были испуганы и молчали. Вдогонку нам стреляли по-прежнему из автоматов. Но мы уже мчались вдоль сербского укрепления, и я молил Бога, чтобы нас не расстреляли они. Через несколько минут мы юркнули в тот пролом между укреплениями, через который въехали на ничейную землю. И остановились. Со всех сторон к нам бежали солдаты.

— Выходим, медленно подымаем руки! — приказал я.

Мы отворили двери и вышли. Подошли солдаты. Опустили оружие и стали смеяться. Между тем за нашими спинами усиливалась стрельба. Пока мы выясняли отношения, стрелял уже весь фронт.

— Почему же вы нас не остановили? — горячо кричал водитель. — Ведь мы медленно ехали мимо. Почему вы нас не остановили?

— Я пытался тебя остановить, — сказал тот солдат, что стучал к нам в машину. — Но ты не остановился.

— На передовой документы ни у кого не проверяют. Если ты сюда попал, тебя пропустили в борбену, военную зону, значит, у тебя есть основания здесь находиться, — объяснил нам усатый капитан. — Кто вас пропустил?