Настоящая любовь - Сара Данн

— В общем, сейчас они проходят курс семейной терапии, — сказала Бонни. — Лиззи отказалась от мысли выйти замуж. Все, чего ей хочется, — это завести ребенка. Каждую неделю Алан сидит перед психотерапевтом и, как заведенный, повторяет одно и то же: «На этот раз ты своего не добьешься». Лиззи плачет, дает обещания, что это будет всего один ребенок, а не два и что она все будет делать сама, ему даже не придется менять пеленки, словно это собака, которую она хочет отвести домой после купания в пруду, а Алан знай себе повторяет: «На этот раз ты своего не добьешься». Это его единственный аргумент.

Нагрудничек, который Бонни надела Грейс на случай отрыжки, соскользнул, и на мгновение глазам присутствующих открылась роскошная грудь Бонни. Ларри пробормотал:

— Ух, красотища.

— Прошу прощения, — извинилась Бонни. Она устроилась поудобнее и продолжала: — И это тянется уже шесть месяцев. Ничего не меняется. Наконец Лиззи решает, что она должна уйти от него. Они ссорятся, она плачет, и вот она стоит на пороге их дома с упакованными чемоданами, и последние слова, которые она ему говорит, вот какие: «Мне тридцать восемь лет, мы не женаты, у меня нет ребенка — ТЫ ВЫИГРАЛ!»

— Вот это да-а, — протянула Корделия.

Я бросила взгляд на Тома. Он был занят сооружением последней миниатюрной тостады.

— И она ушла, — закончила Бонни.

— Куда же она пошла? — спросила я.

— Пока она остановилась у своей сестры.

— Бедная девочка, — сказала Корделия.

— Ну, знаете, а я ей ни капельки не сочувствую, — заявила Нина.

— Как ты можешь не сочувствовать такому? — воскликнул Виктор.

— Я хочу сказать, это очень грустно. Тут я с вами согласна. Но я говорила вам, чем все это кончится, еще пять лет назад.

— Ты и в самом деле говорила мне это пять лет назад, — сказала Бонни. — Просто я тебе тогда не поверила.

— Да, — согласилась Нина. — Я помню. Ты сказала, что она любит его, а он любит ее, и что у них все получится.

— А что в этом плохого? — поинтересовалась Корделия.

— А то, что нельзя вести себя так, словно не признаешь никаких правил, — сказала Нина. Она встала и начала собирать тарелки со стола. — Нельзя же проснуться однажды утром и удивиться тому, что мужчина, с которым ты прожила восемь лет, который отказывается на тебе жениться, который с самого начала все время говорил тебе, что не уверен в том, что хочет обзавестись детьми, внезапно отказался оплодотворить тебя. Я имею в виду, что Лиззи просто дура. Мне неприятно говорить это, но так оно и есть. Ей следовало разобраться со своим парнем еще несколько лет назад.

Нина ушла в кухню, унося с собой тарелки. Виктор поднялся на ноги и распахнул окно. Он держал пачку сигарет на подоконнике, и каждый вечер после ужина курил, выставив руку с сигаретой из окна. Время от времени он подносил сигарету ко рту, делал затяжку и выпускал дым в прохладный ночной воздух.

— Это очень странно, — заметил Ларри. — Я всегда думал, что они любят друг друга.

— Конечно, но одной любви недостаточно, — крикнула из кухни Нина.

— О чем ты говоришь? — спросил Виктор. — Для меня вполне достаточно.

Нина вернулась в столовую и начала доставать кофейные чашечки из серванта.

— И вот за это я тебя люблю, — сказала Нина Виктору. — Ты думаешь, что одной любви достаточно. Но то, что случилось с Аланом и Лиззи, доказывает, что просто любви мало. Чем скорее двое поймут, что это еще и труд, и желание идти на компромиссы, и умение приспосабливаться, и готовность жертвовать, тем лучше! Единственная причина, по которой нужно идти на это, заключается в том, что одиночество выглядит просто ужасно.

— Я не желаю принимать такой взгляд, — заявил Виктор.

— А тебе и не нужно, милый. Все остальное делаю я, так что ты можешь продолжать жить в своем счастливом мире, полагая, что одной любви достаточно. Хотя я знаю, что это не так, — сказала Нина. Она со звоном поставила кофейную чашечку на блюдце. — Любовь переоценивают.

— Пожалуйста, избавь нас от разговоров о сексе, — взмолился Виктор. — Я не желаю сидя за обеденным столом узнать, что моя жена считает, будто и сексу придают чрезмерно большое значение.

Знаете, а ведь Нина Пибл на самом деле считала, что сексу придается незаслуженно большое значение. Собственно говоря, как раз именно эти слова она говорит всякий раз, когда разговор заходит о сексе. Но Нина просто подошла к Виктору со спины, обняла его, скрестив руки на его рубашке от «Брукс Бразерс», и тепло поцеловала его в затылок.

— Этого, — сказала Нина, — ты никогда и ни за что от меня не услышишь.

Она отправилась в кухню, чтобы принести десерт, и общая беседа разбилась. Я посмотрела на Тома, который сидел по другую сторону стола. Попыталась поймать его взгляд, но он упорно смотрел на свою салфетку, сворачивая и разворачивая ее. О чем он думал? Как могло так случиться, что я никогда не знаю, о чем он думает?

Мне пришло в голову, что Нина может быть права. Я задумалась над тем, достаточно ли одной любви и не заключалась ли наша с Томом беда в том, что мы не уделяли должного внимания всему остальному. Приспособление и самопожертвование. Труд и компромиссы. Общение, переговоры и сеансы психотерапевта. Но тут со мной начало происходить нечто странное. Сердце учащенно забилось, я ощутила головокружение, и на мгновение мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок. Это не преувеличение, но я склонна часто лишаться чувств. Это самая женственная моя черта, и хотя по большей части она проявляется во врачебных кабинетах, обмороки достаточно часто случаются со мной и в повседневной жизни и представляют реальную угрозу моему здоровью. Я закрыла глаза и почувствовала, как на меня наваливается чернота. Попыталась сосредоточиться на своем дыхании, на том, чтобы замедлить учащенное сердцебиение, но в голове моей эхом отдавались слова Нины. Любовь переоценивают. Одной любви недостаточно. А потом внезапно сердце забилось с перебоями: может быть, это была не любовь? Может быть, в этом вся проблема. Может быть, все и началось с любви, но когда-то что-то с нею произошло, и она превратилась в нечто другое?

Я хочу настоящей любви. Я открыла глаза и посмотрела на Тома. Он по-прежнему возился со своей салфеткой. И здесь я ее не найду.

Я поняла это с ослепительной ясностью. Не имело значения, что я наконец поняла: в жизни есть вещи и похуже того, что человек, который, как предполагается, должен спать только с вами, спит с кем-то еще. Есть вещи и похуже незнания, есть вещи, которые хуже унижения. Не имело значения, что мне почти тридцать три и что у меня свертываются яйцеклетки. И что в Филадельфии больше не осталось мужчин, и что их вообще нигде не осталось, не считая, быть может, Аляски. А это означало, что мне придется отправиться на Аляску за мужчиной или в Китай — за ребенком, что мне придется проводить много времени в интернете и что ни одно из вышеперечисленных занятий не привело меня в восторг. Ничего из этого не имело значения. Единственное, что имело значение, — это была не любовь. Это была совсем не та настоящая большая любовь. Я поняла, что могу провести остаток своей жизни, цепляясь за Тома. Я могу изо всех сил стараться приковать его к себе. Я могу из кожи вон лезть, убеждая его, что он не сможет жить без меня. Но внезапно я поняла, что есть и другой выход. Я могу просто отпустить его. Одновременно я ощутила, как нечто сдвинулось во мне, что-то такое, что оставалось на своем месте так долго, сколько я себя помнила.