Заклятие предков - Александр Прозоров

Поначалу девица никак не отзывалась на его движения, но мало-помалу ее дыхание участилось, сердце застучало сильно и часто, бедра принялись покачиваться синхронно с мужскими… И когда все кончилось, под мохнатой шкурой стало так жарко, что хотелось вылезти на воздух освежиться.

— Придумал же Создатель… — с облегчением вытянулся на пахнущем конским потом войлоке Олег. — Самая эффективная лечебная процедура… И ведь обязательно с каким-то вывертом приходится использовать, так просто в рецепте не укажешь: три раза в день, за пятнадцать минут до еды.

Он выждал немного, приходя в себя, потом вылез наружу и оделся. Еще требовалось развести огонь, растопить лошадям воды и задать им овса, сварить кашу, причем на двоих — себе и рабыне, что уютно посапывала под теплой шкурой…

— Свободу угнетенным! — сплюнул в сугроб Середин, достал топор и отправился в лес.

Мимир не обманул. В привязанном на круп чалого мерина тюке обнаружились войлочные тапки с шнуровкой немного выше щиколотки, меховые штаны, куртка из толстой шерсти с вышивкой в виде тюльпанов, высокий каракулевый колпак. Все это Заряне пришлось надеть на голое тело — старое, грязное и вонючее тряпье Олег спалил. Свой налатник он накинул рабыне на плечи, поскольку обещанный ханский халат старик тоже положил — толстый, почти в два пальца, льняной снаружи и фланелевый изнутри, набитый ватой пополам с вылезающим наружу конским волосом. Прошит был халат не просто нитью, а толстым черным волосом и мягкой железной проволокой. По бокам шли широкие медные пластины — аккурат от подмышек и до пояса, прикрывая слабые ребра. Еще одна пластина — круглый диск с оскаленной клыкастой пастью — заслоняла солнечное сплетение. Спереди халат запахивался почти на всю грудь, давая надежную двойную защиту. Прямого удара, конечно, такая броня не выдержит — а вот скользящим ее так легко не прорубишь. Между тем, от сильного прямого удара не спасает даже кираса — но она, в отличие от стеганого халата, в морозный день от холода не убережет, и на снег ее постелить нельзя.

Бунчук из стременной петли Середин убирать не стал, а потому, когда он поднялся в седло, от настоящего степняка его стало не отличить: кривая сабля опоясана поверх халата, тонкие усики, коротенькая бородка, пушистый лисий малахай да бунчук со звериными хвостами в руке.

Вот только невольница не сзади тянулась, как положено покорной женщине, а все норовила пристроиться сбоку, стремя к стремени, как равный товарищ, а не добыча лихого воина.

— Так откуда ты, говоришь? — покосился на всученную ему в дорогу спутницу ведун.

— Гороховецкая я…

— Это я слышал, — кивнул Середин. — Гороховец на Клязьме. Вот только что за город? Первый раз слышу.

— При деде моем его боярин Вечеслав основал, Словенский, — охотно сообщила девушка. — Сказывали, на брата осерчал сильно, что на стол Суздальский заместо него сел. Ушел из града стольного с дружиной малой, что на верность ему клялась, посадских, «любо» кричавших, с собой забрал, да промеж Лухой и Окой на Лысой горе новую твердыню поставил. Дурные слухи о горе Лысой ходили, но боярин порешил: после измены братской его более ничто не страшит.

— Лысая гора… — поморщился Олег. — Я бы в такое место ни за какие коврижки не пошел. Лысых гор на земле немного, и завсегда что-то дурное на них творится.

— И про князя Вечеслава нехороший слух пошел. Мол, с Чернобогом от обиды сладился, колдовством занялся. От того долго на Гороховец наш с мечом никто не ходил. Однако же попривыкли. Отец еще малым был — черемисы град обложили, земли окрестные затеяли разорять. Князь суздальский, обиды оставив, с дружиной на подмогу пришел. Погнали черемисов братья, однако же ссоры не оставили. Как сын князя Гордей после смерти отца в Суздале утвердился, боярин под стены суздальские ходил, горожан звал племянника скинуть. Но не скинули. Так вражда по сей день и ведется. У нас Руслан, внук Вечеслава, недавно наследство принял. А в Суздале но сей день Гордей держится. Руслан Суздалю меч на верность целовал, однако же мысли нехорошие таит. Нет любви между родичами. Токмо помощь ратная. Да и та по нужде. Рубежи-то с черемисами да половцами общие.

— Сама-то как в полон попала?

— С братом по деревням окрестным за шкурами да припасами поехали. Коли на месте покупать, завсегда дешевле выходит, нежели на торгу, в городище. На трех телегах отправились… — Девушка вздохнула, утерла глаз, хотя никаких слез на них не навернулось. — От на тракте эти… На нас и налетели. Брат топором отмахаться пробовал, но его арканами сбили, повязали. А у меня токмо плеть и была…

Девушка смолкла, погрузившись в грустные воспоминания, и тревожить ее Середин более не стал. Река продолжала уводить путников вперед, плавно изгибаясь меж густыми лесами.

Снег на реке был изрядно истоптан лошадьми, перемешан полозьями — однако на берегах ни единого дома не встретилось ни на первый, ни на второй день пути. Что это могло означать, Олег понимал прекрасно: порубежье. Сегодня граница лежит здесь — завтра там; сегодня вогулы с болгарами дружат — завтра воюют. И катится набег по приграничным полям и деревням. К центру страны ворога, может, и не пропустят — но вот пограничные селения разорят наверняка. Вот и не селятся люди у проезжего тракта, не гонятся за жирной копейкой, что с проезжего купцй за припасы и ночлег снять можно. Жизнь дороже.

— Значит, Болгария близко, — пробормотал себе под нос Середин. — Ее миновать бы, а там и до Руси рукой подать…

Про Волжскую Болгарию он кое-что помнил — историю в школе изучал. Кочевники, жили где-то на месте будущего Татарстана. Вместе с соседями устраивали набеги на Русь. Но вот откуда в верховьях Камы взялось вогульское ханство? Хотя история — дело темное. Коли мертвецов своих степняки не хоронили, а кремировали, то захоронений после них и не найти. Города деревянные, укрепления земляные. Напустит коварная Мара черную смерть — и начнут люди целыми семьями погибать. Живые от страшной напасти убегут верст за тысячу, осядут на новом месте. Сгниют деревянные строения, расползутся земляные валы, поднимутся над древними городищами вековые леса… Что останется от некогда великой державы? Только сказки в молве народной, да мелкие золотые погремушки, рассеянные под лесными мхами. Сколько могучих держав, сколько несокрушимых городов сгинуло так, не оставив после себя ни единого намека? Не счесть…

Из-за поворота показался санный обоз. Олег сунул рукавицы за пазуху, погладил древко бунчука, согревая дерево. Взял в левую руку щит, щурясь на приближающихся путников.

— Заряна, справа поезжай, — приказал он.

Девушка послушалась: не хуже ведуна понимала, что купец на дороге в любой момент татем может стать, коли добычу легкую почует.

Обоз продолжал выползать. Первые сани, вторые, десятые… тридцатые… сотые… Сопровождающие сидели только на каждой третьей повозке, лошади большей частью шагали, привязанные к впереди идущим саням.

— Полтораста саней — и никакой охраны! — присвистнул Олег. — Ничего себе! А нам всегда говорили, что здесь — дикие места…