Старая тайна, новый негодяй - Галина Владимировна Романова

— Где же ты скрывался все это время? И, главное, зачем? Пошел бы в милицию…

— Ага. А дошел бы я до нее? — Игорь с тяжелым вздохом стащил с головы шапку и, не скрывая брезгливости, пустил ее в угол. — Если раз взорвали, не побрезгуют и повторить. Ты, я слышал, тоже как-то пострадала?

— Было дело. — Мы продолжали переминаться с ноги на ногу в прихожей. — Но меня успокоили на этот счет, сказав, что тот, кто сдвинул меня в кювет, хотел просто сбить шальные бабки и все. Никакого покушения, если ты об этом.

— Кто сказал-то? — недоверчиво хмыкнул Игорь, стаскивая с пяток кеды.

— Милиция.

— А-аа, ну, тогда понятно! А ты говоришь, ступай к ним. Нет уж, милая Дарья Михайловна. Как-нибудь сами. Узнала что-нибудь от Лариски? — «Молния» на его допотопной ветровке противно взвизгнула, расстегиваясь. — Ладно, дела пока подождут. Мне бы в ванную, не возражаешь?

— Без проблем. Сейчас найду тебе что-нибудь из одежды. От папы остались кое-какие вещи. Там еще бритва запасная в шкафчике слева. Найдешь…

Я метнулась в кладовку, где у меня было что-то вроде музея. Мамина шляпка с вуалью, которую она надела лишь дважды, провожая меня в первый и затем в десятый класс. Папина летная куртка, подаренная ему другом-полярником. Его любимый клетчатый пиджак с кожаными заплатками на локтях. Мамин сарафан, что она носила до того, как я появилась на свет, и в который так больше никогда и не влезла. И среди прочих вещей те, которые так и не успели вытащить из красивых упаковок мои родители. Складировали в шкафах подарки либо случайные мои покупки, так и не удосужившись их распечатать.

Я быстро нашла тот комплект: длинный халат и пижаму. Пластиковая импортная сумка на «молнии». Теплый нежный трикотаж темно-синего цвета в темно-голубую клетку. Я купила все это скорее от безысходности, нежели по нужде. Операция отцу уже была сделана, его жизни оставалось совсем чуть-чуть. Она угасала в нем, делая очертания его тела почти незаметными на больничной койке. Каждый день я спрашивала его о том, что ему хотелось бы больше всего. Он лишь улыбался через силу и отрицательно качал головой. А однажды попросил этот костюм. Очень ему хотелось попасть на прием к какой-то знаменитости именно в таком наряде. Давясь слезами, я отстояла километровую очередь, потом долго тряслась в маршрутке, поскольку онкологический центр находился за городом. Но все было напрасно. Я опоздала. Отец так и не дождался моего подарка.

Разбуженные родными вещами воспоминания всегда меня больно ранили, не стал исключением и сегодняшний день. Из кладовки я вышла с покрасневшими от слез глазами.

Игорь взял из моих рук сумку, повертел ее в руках. Потом посмотрел на меня и, догадливо качнув головой, скрылся за дверью ванной.

— Даш, покушать не организуешь на скорую руку? Второй день на пирожках, желудок просто сводит. У меня же гастрит, — все это он пробубнил мне уже из-за закрытой двери и, не дожидаясь моего ответа, включил воду.

Мне снова пришлось идти на кухню и мучиться в размышлениях, чем можно накормить мужика на скорую руку, у которого к тому же еще больной желудок. Омлет не годился. Если мне не изменяла память, гастритчики не терпят жареного. Хорошо, что картошка в нижнем отделении шкафа нашлась. Быстро начистила, порезала кружочками, уложила в тарелку для микроволновки, накрошила туда лука, куриного филе, залила бульоном и в печь. Получилось вполне съедобно. Игорь съел почти все, не забывая прихлебывать блюдо вином.

— А как же твой гастрит? — я пощелкала пальчиком по бутылке.

— Терпит… Вкусно, Даш, спасибо. Говорил же тебе, выходи за меня. А ты все не соглашаешься, — он сыто улыбнулся и тряхнул влажными волосами. — Чай будет?

— А нужен? — я растерялась.

— Какой же семейный ужин без чая, Даша? — Игорь, не переставая, улыбался мне. — Такая идиллия. Я после ванны, в халате. Весь такой расслабленный, сытый. Самое время попить чаю и… обсудить наши с тобой дела.

Вот, вот, в этом он был весь. Незаметно так, исподволь, подойти к тому, что его на самом деле интересует.

— Ты за мной наблюдал весь день? — спросила я, ставя чайник на огонь и нарезая бисквит, благо нашлась пара упаковок в запасе.

— Я. На тебя одна надежда осталась. Больше довериться некому. — Игорь рассеянно растирал крупинки сахара в чашке. — Что Лариска? Переживает?

— Переживает. Плачет. Уверена в том, что ты жив. Звонил ей? — Дождавшись, пока чайник начнет тихонько подсвистывать, потрогала его за блестящий бок и спросила: — Ты какой предпочитаешь: погорячее или вообще кипяток? А то уже закипает.

— А? — Игорь рассеянно поводил глазами. — Чай, что ли? Да без разницы. А Лариске звонил. Слишком уж она выглядела удрученной. Переживает, что ли, не пойму.

— Не пойму! — передразнила я. — Все-то ты понимаешь, а то, что бедная девушка от любви зачахла, не поймешь! Не верю я тебе! Понял? Не верю! Иначе с какой тебе стати ей звонить…

Он не ответил. Молча наблюдал за тем, как я разливаю кипяток по чашкам, ставлю тарелку с бисквитами на стол и усаживаюсь напротив. Потом вдруг не к месту спросил:

— А как думаешь, она вот так вот может?

— Как? — В этот момент я как раз насыпала себе сахар и проглядела его жест, которым он обвел поверхность стола. — Как так-то?

— Ну, вот так, как ты. Чай подать, к примеру. Пожрать на скорую руку так классно приготовить, будто полдня провозилась. Сможет Лариска, как думаешь? Или только шпильки, цацки, шубы на уме?

Вот в этот момент он точно был искренен. Если все предыдущее время мною ощущался какой-то обязательный скрытый подтекст в каждом его действии, в каждом его слове, то сейчас он исчез. И не мог появиться, как мне кажется. Слишком уж о личном он говорил.

— Жалко мне вас, ребята, — произнесла я, спрятав усмешку за огромной чашкой, из которой любила пить чай. — Всех таких богатеньких, упакованных и никому, никому не доверяющих в этой жизни. Страшно-то за что, Игорек? За деньги? За дело, которое любимая может пустить под откос? За что?

— Ну… И за это в том числе. Мало авантюристок! — пробормотал он как-то не очень уверенно. — Юбки поснимали, ногами дрыгают, а толку? Ну, день с ней хорошо, ну два, а потом что? А потом ей скучно! Рауты подавай. И ей не до чая и не до тарелки теплого супа, который хочет ее уставший вусмерть мужик, кем бы он ни был. Будь он сварщиком, трактористом, патологоанатомом или президентом. Он устает!!! Во!!! И ему расслабиться хочется дома. Не так, чтобы она в ухо ему жужжала о том, сколько у соседней Таньки-Маньки новых машин и платьев. А чтобы и пожалеть могла, и помочь, если это в ее силах. Мало случаев, когда вертихвостки длинноногие от скуки предают? Да сплошь и рядом!

— На всю жизнь не подстрахуешься, — резонно возразила я, хотя смело могла подписаться под каждым его словом. Такую скучающую длинноногую серну мне сегодня как раз довелось лицезреть. — Ты вон от любви гоняешь, как от чумы, а тебя беда с другого бока подкараулила. Да как!