Будешь моей мамой - Ирина Волчок

Ольга открыла глаза и перевела дух. Игорь Дмитриевич стоял над ней и смотрел на нее сверху вниз напряженным, серьезным, ожидающим взглядом.

— Перестаньте, — выдавила Ольга с трудом. — Разве можно такими вещами шутить? Перестаньте, Игорь Дмитриевич.

— А с чего ты взяла, будто я шучу? — Он повернулся и пошел к двери. — Сейчас я к тебе Чижика пришлю. Уже час скандалит, требует, чтобы к тебе пустили буквально немедленно. — Игорь Дмитриевич задержался на пороге и оглянулся. — Она без тебя тоже жить не может.

Он вышел, а Ольга опять собралась заплакать, но не успела. Дверь распахнулась, и в комнату влетела Анна. За ней едва поспевала Катерина Петровна, которая несла поднос, накрытый салфеткой. Катерина Петровна строгим голосом выговаривала Анне что-то в том смысле, что нельзя беспокоить человека, когда он болеет, а Анна убедительным тоном обещала, что она нисколько не будет беспокоить Оленьку, а только буквально немножко посидит рядышком, чтобы Оленьке скучно не было.

Ольга вдруг почувствовала, как сильно забилось сердце и от радости даже голова закружилась. Если бы она и так уже не валялась пластом, то от этой мощной волны радости точно на ногах бы не устояла. С какой стати она собиралась плакать? «Ах, Игорь Дмитриевич, вы даже представить себе не можете, до какой степени мне нравится самое дорогое, что у вас есть. Самое дорогое, что у вас есть, — это самое дорогое, что есть у меня».

Анна влезла к ней на диван, свернулась у Ольги под боком, привычно обхватила ее всеми лапами и шепнула в ухо:

— Я ведь тебя не беспокою, правда?

— Нет, Чижик, — шепнула Ольга в ответ. — Ты меня никогда не беспокоишь. Мне с тобой всегда хорошо, а без тебя всегда плохо.

— И мне с тобой всегда хорошо, — шепнула Анна, щекоча дыханием Ольгино ухо. — А как без тебя — я уже и не помню.

Катерина Петровна демонстративно звенела посудой, расставляя на прикроватной тумбочке чашки с какао и вазочку с печеньем.

— Хватит шептаться, — со всей возможной суровостью заявила она, но получилось у нее почему-то жалобно. Женщина даже носом шмыгнула и поспешно отвернулась. — Перекусите быстренько — и спать. Обе! И никаких протестов.

А никто и не думал протестовать. Ольга и Анна послушно выпили какао, сгрызли по куску пахлавы, которую Этери специально приготовила к приезду дорогих гостей, и опять свалились на диван, не разбирая постели и не раздеваясь. Крепко обнялись и зашептали друг другу в ухо какие-то глупые, бессмысленные, случайные, какие-то необходимые, единственные, самые важные слова.

— Ладно, — вздохнула Катерина Петровна, собирая посуду на поднос. — Бог с вами, поваляйтесь пока так. Через полчаса приду и разгоню по своим местам, так и знайте.

Она вышла, а Ольга и Анна даже не заметили, продолжая рассказывать друг другу что-то очень важное. И обе потихоньку уплывали в сон, и на самом пороге забытья Ольга услышала невнятное бормотание тоже уже засыпающей Анны:

— Оленька, а почему ты не хочешь быть моей мамой?

Ольга почти уже спала. И к тому же у нее температура. Иначе она никогда бы не брякнула то, что брякнула:

— Чижик, я очень хочу быть твоей мамой.

— Я так и знала, — удовлетворенно пробормотала Анна.

И они обе уснули.

Наверное, Ольга никогда в жизни не спала так крепко и спокойно. И Катерина Петровна не разогнала их по своим местам. И сны никакие Ольге не снились.

Ночью Игорь несколько раз заглядывал в комнату, где на большом разложенном диване, прямо поверх покрывала, в обнимку спали Ольга и Чижик в совершенно одинаковых ситцевых халатиках в сине-белую полоску. Ничего подобного ни на Ольге, ни на Чижике он раньше не видел. Наверное, опять Ольгино рукоделие. Ну кто ж одетым спит? Не выспятся как следует обе… Игорь хотел потихоньку забрать Чижика, раздеть и уложить в соседней комнате, но Катерина Петровна остановила:

— Не трогай, пусть их… Смотри, как сладко дрыхнут — хоть из пушки стреляй. Сроду такого не было. Умаялись, зайки мои серенькие. Да и не оторвешь ты Анну от Ольги незаметно. А если и оторвешь — так они все равно потом проснутся и примутся друг к другу бегать. Оставь их, пусть уж так.

Игорь ясно видел, что и Катерину Петровну умиляет картина — запутавшиеся друг в друге сине-белые полоски, запутавшиеся друг в друге черные кудри и прямые белые волосы, запутавшиеся друг в друге одинаково загорелые руки и ноги. И он втайне испытывал к Катерине Петровне немножко смущенную благодарность — что-то вроде благодарности к соучастнику. Потому что вид спящих Ольги и Анны трогал и его чуть не до слез, а он таких эмоций страшно стеснялся.

Весь дом давно уже спал, когда Игорь наконец тоже улегся, выключил свет и приготовился к уже привычной бессоннице, наполненной неясной тревогой, и радостью, и тоской, и мечтами, и отчаянием, и пронзительной надеждой, и пронзительной безнадежностью… Но неожиданно быстро провалился в глубокий, спокойный сон, успев подумать только: все будет хорошо. Не почувствовать, не ощутить, а именно подумать, четко сложить в уме вот эти самые слова: все будет хорошо.

И когда проснулся утром, тоже сначала подумал: все будет хорошо. А потом уже почувствовал на своих щеках маленькие теплые ладошки Чижика, открыл глаза, увидел таинственное и нетерпеливое выражение лица дочери и произнес вслух:

— Все будет хорошо.

— А! — как ему показалось, немного разочарованно воскликнула Анна и полезла к нему на постель. — Ты все буквально сам уже знаешь, да? — Она повозилась, устраиваясь поудобнее у него на груди, обхватила его за шею и радостно зашептала в ухо: — Вот здорово, правда? Тетя Катя говорит, что лучше мамы все равно не бывает, и что мне буквально повезло, и чтобы я це-ни-ла. Это значит, чтобы слушалась, и чтобы любила, и чтобы помогала… А я и так маму уж-ж-жасно люблю. Буквально прямо как тебя. Я маму всегда любила. Даже когда еще и не нашла.

— Чижик. — Игорь весь сжался внутри, чувствуя, как холодеет сердце, и не зная, что сказать. Как объяснить маленькому ребенку, что не всех мам можно любить? Как посмотреть дочери в глаза и, вообще, как вести разговор, которого он избегал так долго и все-таки знал, что не избежит, и боялся его… Ах ты Чижик мой маленький, и почему этот разговор должен произойти именно сейчас? Игорь обнял дочь, спрятал лицо в ее разлохмаченных невесомых кудрях и трусливо спросил: — Ты о чем, Чижик? Я ничего не понимаю. Давай-ка лучше вставать-просыпаться, умываться-одеваться и на море собираться. А Оленьку пока не будем будить. Пусть отдохнет от нас, хулиганов и бандитов. Как тебе такой план мероприятий?

— Да! — Анна отлепилась от его уха и приподнялась, опираясь локтями о его ключицы и заглядывая ему в лицо круглыми черными глазами. — Па, так ты ничего не знаешь?

— И чего же такого я не знаю? — легкомысленно спросил Игорь. Господи, да он мог не знать самого важного! Откуда эти разговоры о вечной любви к матери? Вдруг черт принес Наталью… Мало ли какие тараканы у нее сейчас в голове… Вдруг решила, что его еще можно на мешок баксов ошкерить… Вдруг у нее там что-то не заладилось, и прилетела красавица пошарить наудачу в сладком дыму отечества… Да нет, не может быть… Даже если бы она и объявилась в России, с какой стати искала бы их у Калмахелидзе? В фирме Наталью все знают, и никто никогда ничего ей не скажет. А больше никому не известно, куда они поехали. Игорь сухо сглотнул и с трудом выдавил: — Что я должен знать?