Зимняя война. Дороги чужого севера - Александр Тамоников

— Молодцы парни Скорина, держатся! — прокричал Логинов.

— Да и мы не на базаре семечками торгуем! — нервно засмеялся Беседин.

Финны предприняли последний рывок — кинулись вперед, не считаясь с потерями. Им навстречу поднялись красноармейцы — меньше, чем пальцев на двух руках.

— Сомнут же парней! — ахнул Мечников. — Все вниз, отбросим, к чертовой матери, эту нечисть!

Полтора десятка бойцов загремели по ступеням. Никита первым вылетел в распахнутую дверь. Кто-то оттолкнул его, обогнал. Жидкая цепочка кинулась в дым, покатилась, перепрыгивая через траншеи. Кто-то боролся в дыму, двое пятились, отстреливаясь. Мелькали полушубки финнов, они тоже что-то орали. Яростно работал прикладом рыжий Юдин, засмеялся, раскроив череп финну, но тут же схватился за живот, согнулся пополам. Вахрушев боролся с двумя, отмахивался ножом. Подбежал финский офицер, выстрелил в него из пистолета, потом еще два раза для верности… Этого офицера Никита повалил с первой же пули!

Орущая ватага ворвалась на поле боя, разгорелась рукопашная. Бились кулаками, прикладами, брызгала кровь из разбитых ртов. Никита стрелял из пистолета, пока не кончились патроны. Потом схватил за грудки зазевавшегося финна, подсечкой выбил почву из-под ног, выхватил нож, воткнул в ключицу, а дальше уже не смотрел…

Финны дрогнули, стали откатываться, исчезать в траншеях.

— Не преследовать! — крикнул Мечников. — Всем в укрытия!

Обвалилась земля под ногами, он съехал в траншею, только чудом не повредив ногу, и потрясенно уставился на Латкина. Боевой товарищ сидел, подогнув ногу, откинул голову на стенку и пристально смотрел вбок. На груди расплывалось пятно, а струйка крови, вытекшая изо рта, уже подсохла.

— Лейтенанта Скорина убили! — пронзительно закричал Голубев.

— Товарищ старший лейтенант, они опять идут! — выдавил сорванным голосом Лямышев. — Мать честная, и откуда их столько!..

Очевидно, важен был для финнов этот незначительный в масштабах фронта пункт. Снова мелькали головы над ходами сообщений, трещали автоматы. Охнул и повалился замертво красноармеец Ганелин — такой, казалось, ловкий и неуязвимый.

— Все назад, в дот! — взревел Никита. — Держать оборону до последнего!

Порой мелькала мысль: почему он еще жив? Люди вокруг гибли пачками — и свои, и чужие. Никита кричал: все наверх, к амбразурам, видел, как люди перебегают к лестнице, прыгают через ступени. Кажется, все проскочили. Удивительно, но в этой огненной вакханалии выжила одна лампочка — моргала с потолка, озаряла пространство. Дверь запиралась на массивный стальной засов, навалились вдвоем с Бесединым, замкнули и посмотрели друг на друга, переводя дыхание. Здесь валялись трупы финских солдат при полной амуниции. Не сговариваясь, кинулись к ним, стали набивать подсумки гранатами. Потом побежали к лестнице. Карабкались тяжело, с одышкой. Первое, что увидели наверху — раненого рядового Савицкого. Тот сидел, прислонившись к стене, тяжело дышал, держался за простреленный бок. Как вскарабкался, уму непостижимо. Остальным было не до него, люди припали к амбразурам, вели огонь. Снаружи тоже стреляли. Отшатнулся красноармеец Курченко, упал замертво. Мечников забрал автомат у павшего бойца, двинулся, пошатываясь, к амбразуре. Все было плохо. Финны проявляли странные стойкость и упорство. Они опять лезли, позабыв про страх. Кто-то догадался прижаться к стене дота. Затем и другие оказались в «слепой зоне». Красноармейцы ругались. Находчивый Коротков высунул наружу «шмайссер», стрелял вниз с одной руки. Бойцы отваливались от амбразур, мрачно переглядывались. Сил стоять уже не было, падали, не чуя под собой ног.

— Вот и приплыли, товарищ старший лейтенант, — грустно вздохнул Голубев. — Обидно, конечно, но ладно, хоть продержались немного…

— Да не, еще не вечер, — оскалился Иванченко. — Мы еще навалим тут кучу дерьма…

— Где Карабаш? — мрачно спросил Никита.

— Не знаю, командир… Черт, а ведь впрямь, где он? — Иванченко завертел головой.

— Убили его, — мрачно вымолвил чумазый, как черт, Логинов. — Граната рядом взорвалась, ногу мужику оторвало, крови потерял чертову уймищу… Сам видел, товарищ старший лейтенант…

К раненому Савицкому подполз Ветренко, стал рыться в вещмешке, отыскивая бинты. И тут финны подорвали стальную дверь связкой гранат, она рухнула с протяжным дребезжанием. Вбежала группа солдат, затопали сапоги.

— Гранаты к бою, — вздохнул Никита.

И чем Панчехин слушал — уши оторвало? Красноармеец с ревом вскочил, метнулся с автоматом к лестнице. Откуда только прыть взялась? Скатился на первую ступень, расставил ноги и, когда вражеские солдаты повалили к лестнице, открыл огонь. Очередь не пропала даром — судя по тому, как он захохотал. Но пуля сбила его с ног, и он покатился вниз…

Иванченко и Коротков побежали к лестнице, одновременно выбросили гранаты и подались обратно. Потолок из мощного армированного бетона даже не вздрогнул. Внизу стонали раненые.

— Говорил же, что навалим, — хмыкнул Иванченко.

Не время было расслабляться. Снизу влетела граната, запрыгала по полу. Лямышев отбил ее ногой, как футбольный мяч. Граната взорвалась, не долетев до нижнего уровня, и, похоже, осколки порвали всех, кто имел глупость приблизиться к лестнице.

— Так и будем перебрасываться? — спросил Ветренко. Он уже заканчивал перевязку. Савицкий закрыл глаза, лицо выражало спокойствие и какую-то библейскую обреченность.

— А что нам делать? — хохотнул Лямышев. — Потеряют еще десяток — думать начнут. Не сразу будут бросать, а выждав пару секунд. Тогда хрен мы ее отобьем…

— Да пошли они все… — проворчал лейтенант Голубев, подтаскивая к лестнице целую связку гранат. Он стал швырять их по одной, и физиономия была такая блаженная, словно внизу не взрывы звучали, а Первый концерт Рахманинова!

Тихо стало в здании. Ругались люди за пределами укрепления. «Ничего, они что-нибудь придумают», — подумал Мечников. Разведчики без сил укладывались на пол, от усталости закрывались глаза. Лямышев подполз к лестнице, чтобы быть начеку. Внезапно снаружи зазвучали тревожные крики. Забегали люди. В отдалении прогремела очередь из крупнокалиберного пулемета. Где-то очень далеко, словно в другом мире, затрещали скорострельные пушки, глухо заухали орудия. Несколько взрывов прогремели совсем рядом, посыпалась штукатурка с потолка. Попыток проникнуть на верхний уровень никто не предпринимал. Лямышев подполз к лестнице, осторожно глянул вниз и пробормотал:

— Ни хрена себе, поработали… — Потом перекинул ногу на ступень, затем вторую, начал спускаться, сжав в кулаке гранату. Через полминуты снова показался, растерянно моргнул: — Нет там никого, товарищ старший лейтенант…

Зато на востоке все гремело и плавало в дыму. Никита поднялся, держась за отбитые ребра, доковылял до амбразуры, выходящей на южную сторону. Словно тени, поднимались остальные — оборванные, измазанные своей и чужой кровью: лейтенант Голубев, отделенный командир Иванченко, красноармейцы Беседин, Логинов, Ветренко, Коротков. Подумав, поднялся Лямышев… Пошатываясь, люди подходили к амбразурам, всматривались в даль. Начинало светать. Как быстро пролетела ночь…