Вожак - Александра Лисина

— Значит, отречение… Иного мы недостойны.

— Что? — удивленно обернулся Тиль.

Ллер Эналле прикусил губу.

— Я готов, мой лорд. Я приму отречение. И понимаю, что даже это — слишком большая щедрость с вашей стороны.

— Эналле, ты здоров? — вежливо поинтересовался владыка Л’аэртэ, когда бледный до синевы эльф вдруг низко поклонился. А за ним также покорно склонили головы три десятка остроухих. — Может, ты головой слишком сильно ударился? Или пыльцы какой надышался, пока от хмер бежал?

— Нет, мой лорд. Простите, что мы были так слепы.

Тирриниэль окончательно нахмурился.

— Отречение? Что-то мне это напоминает… Бел, подожди-ка минуту: у нас возникла непредвиденная проблема.

Белка немедленно вернулась.

— Какая еще проблема? А-а-а… Твоих кроликов замучила совесть?

— Они хотят отречься!

— Ну надо же, как мило! — не преминула съязвить Гончая. — Ты им что, всю дорогу нервы трепал, что их так скрутило?

— Даже и не думал! Выжили — и ладно. Пусть теперь идут на все четыре стороны.

— Ага, так они тебе и пошли!

Тирриниэль лишь пожал плечами.

— Я бы сказал, что им сейчас лучше попасть к Торку на рога, чем вернуться домой.

— Может, ты и прав, — задумчиво согласилась Белка. — Такое предательство не прощают. Если дома узнают… Полагаю, даже если ты им откажешь в отречении, на нем наверняка будут настаивать старейшины. И тогда тебе все равно придется что-то придумывать: или идти на новый конфликт с советом, или же собственноручно отлучать этих типов от рода.

Владыка Л’аэртэ покосился на неудавшихся убийц. Действительно, что с ними делать-то? Принять обратно после того, что они сотворили? Позволить отречься и этим убить их вернее, чем хмеры? Забыть? Невозможно. Простить? Трудновыполнимо. Но даже если бы он пожелал, Темный лес их уже не примет: в лучшем случае близкие вынудят уйти из опозоренного дома, в худшем — устроят «несчастный случай», дабы честь рода была отомщена. Для своих домов они уже умерли, им никогда не простят проступка и предпочтут собственноручно избавить Лиару от предателей, чем позволят владыке еще раз усомниться в их преданности.

Белка негромко присвистнула.

— Тиль, а совесть-то у них, оказывается, есть! Гляди, как этих остроухих перекорежило!

Тирриниэль неодобрительно взглянул на бывших подданных и сразу понял: совсем скисли, бедолаги, хоронить пора. Того и гляди, до могилы не дойдут — рассыплются.

Подтверждая его догадку, ллер Инару поднял на Гончую полные муки глаза, а затем почти неслышно уронил:

— Это моя вина, Раиррэ: я не понимал сути изменения. Конечно, это уже не имеет значения. Мы были слепы. Однако если моя жизнь может хоть что-то исправить, то я готов ее отдать, сегодня, сейчас. — Его глаза вдруг странно сверкнули, в них отразились отчаянная смелость и одновременно болезненное упрямство. А белые от напряжения губы сами собой выдохнули: — Илларэ таирэ сатуро… Пусть свет будет мне свидетелем навеки. Я принимаю этот выбор. Аиле.

— Что?! — тихо ахнул Ланниэль.

— Пусть будет так, — неожиданно решился и ллер Эналле. — Простите, мой лорд, но Инару прав. Если не через отречение, то хотя бы так… Это справедливо.

Он низко склонил голову и опустился на одно колено.

— Я принимаю твой выбор, брат.

— Илларэ таирэ сатуро, — нестройным хором повторили перворожденные, следом за Этаррасом преклоняя колени. — Мы подтверждаем твое право, Раиррэ. Наши жизни отныне принадлежат тебе.

В Проклятом лесу стало очень тихо. Так тихо, что пролетевший вдалеке комар вполне мог оглушить звоном своих маленьких крыльев. И в этой оглушительной тишине Белка вдруг неприлично присвистнула.

— Клятва подчинения? Тиль, я потрясена!

— Я тоже, — пробормотал владыка Л’аэртэ, понимая, что высокородные ллеры только что отдали себя в полное распоряжение Гончей, да еще и поклялись служить до конца своих дней.

Он требовал подобного лишь от личной сотни, которой доверял собственную жизнь, а они отдают себя на служение добровольно?

— Что ж творится-то на белом свете? — вполголоса изумился Лакр. — Кажется, эльфы сошли с ума? Или на самом деле я сам с ума сошел, а все это мне снится?

Но ему никто не ответил: братья так же ошалело таращились на главу дома Этаррас и не могли поверить, что остроухие гордецы решились на такой отчаянный шаг.

— Хотя… — задумчиво потер затылок Лакр, не дождавшись реакции побратимов. — Если бы я оказался перед выбором: служение или сожжение заживо… Может, они и правы? Такая клятва — отличная лазейка для смертников! Она хотя бы жизнь им гарантирует, если Бел, конечно, не надумает ее отнять.

Ллер Эналле спокойно взглянул на дерзкого болтуна.

— Ты ошибаешься, человек, и напрасно считаешь нас трусами. В другое время я убил бы тебя за оскорбление, но теперь я несвободен в своих желаниях. Наш выбор сделан не из страха, а во искупление, и мы принимаем его со смирением и благодарностью. Если госпожа решит избавить нас от мучений, я буду безмерно этому рад. Если она позволит исправить нашу ошибку, мы сделаем все, чтобы этого достичь. Долг жизни священен, смертный, а мы волею случая оказались перед ней в неоплатном долгу. Ты можешь этого не понимать, но с данной секунды должен помнить: прежде чем ты заденешь ее, наши мечи помогут твоей голове расстаться с телом.

— Но-но-но, — громко фыркнула пришедшая в себя Белка. — Разошелся тут… Поднимайся-ка, жертва несчастного случая, и прекрати отсвечивать своей пятой точкой. Она, к слову сказать, весьма далека от совершенства, и у меня нет настроения пачкать об нее новый сапог. Так что не испытывай мое терпение, а еще лучше — забери свои слова обратно, и просто забудем об этом разговоре.

Стрегон выжидательно уставился на униженно согнувшихся эльфов, ожидая вспышки негодования. А что? Кто бы в такой ситуации не обиделся? Предложить все, что имеешь, вплоть до бессмертной жизни, чуть ли не в рабство себя отдать, а взамен получить не слишком вежливый отказ.

Ллер Эналле послушно отпустил рукояти мечей и, выпрямившись, вопросительно посмотрел на Гончую. Кажется, он уже дошел до той грани отчаяния, за которой становится не важно, жив ты или мертв. А остальные три десятка ушастых вообще не пошевелились, словно ослепли, оглохли и вообще обратились в камень, а в жизни у них теперь осталось только две цели — защищать и служить.

Стрегон, с удивлением поняв, что скандала не будет, выразительно переглянулся с Тергом, а потом присвистнул так же неприлично, как Белка недавно.

— Остальных это тоже касается, — пробурчала Гончая, тоже поняв, что отказываться от клятвы никто не собирается. — Расселись тут, понимаешь… Эналле, ты ничего не хочешь мне ответить?

— Нет, госпожа, — ровно отозвался эльф.