Москва слезам не верит - Валентин Черных

– Что же мне делать? – спросила Катерина.

– Надо было об этом раньше думать, – раздраженно ответил Рудольф.

– Тебе тоже надо было раньше думать.

– Знаешь что! – Рачков повернулся к ней. – Не надо из меня делать отрицательного героя производственной пьесы. Она – передовая работница, а подлец ее обманывает и бросает. У нас другая ситуация. Это не я обманул, а меня обманули.

– Прости меня, – попросила Катерина. – Я тебя никогда и ни в чем больше не обману.

– Нет, – заявил Рачков, – женщина, которая обманула один раз, обманет и в следующий. Я думаю, может быть, вообще никакого ребенка нет и ты затеяла новую авантюру, чтобы я на тебе женился. Знаешь что, давай договоримся. Что было, то было. Мы ошиблись оба. Давай расстанемся друзьями. Я на тебя зла не держу, хотя ты этого и заслуживаешь.

– Хорошо, – согласилась Катерина. – Наверное, ты прав. Я это заслужила. Я прошу только об одном – помоги найти врача. Ты же москвич, у вас больше возможностей и знакомых больше…

– При чем тут знакомые? – возмутился Рачков. – Это все не по знакомству, а по закону делается. Сходи в поликлинику на фабрике, объясни ситуацию. Они обязаны следить за здоровьем трудящихся. У нас, кстати, самое лучшее медицинское обслуживание в мире, – Рачков посмотрел на часы. – Извини, я на передачу опаздываю. – Он встал, похлопал Катерину по плечу. – Ничего, все обойдется, ты будь понастойчивее с врачами. А меня в это дело не впутывай!

Он поправил кепку и пошел. Отойдя несколько шагов, вдруг побежал к троллейбусной остановке, может быть радуясь, что все так закончилось и ему ничего решать не надо, все решат за него другие: врачи, Катерина… В конце концов, все женщины делают аборты.

Катерина осталась одна. Отошел троллейбус, в котором уехал Рачков. Мимо проходили пары: пожилые, видимо прожившие вместе всю жизнь; совсем юные, вероятно вчерашние школьники. Должен же быть выход, должен, думала она. Но все возможности, которые были у Людмилы, они испробовали, оставалась последняя: если не помогут, то хоть посоветуют. И Катерина из телефона-автомата позвонила академику. Телефон был занят. Изабелла говорила подолгу. Катерина прошлась по бульвару, врачи говорили, что ей надо больше гулять, хотя зачем гулять, если ребенка все равно не будет? Наконец ей повезло, трубку сняла Изабелла.

– Мне надо посоветоваться, – попросила Катерина.

– Приезжай в воскресенье, – ответила Изабелла.

– Я бы хотела приехать сейчас.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось. Я беременна.

– Сколько? – спросила Изабелла.

– Двенадцать недель.

– Приезжай, – сказала Изабелла.

То, что Изабелла рассказала академику о ее беременности, Катерина поняла, как только она вошла. Академик глянул на нее и отвел глаза.

– Я нужен? – спросил он.

– Пока не нужен, – ответила Изабелла. И академик ушел в свой кабинет поспешнее, чем обычно, как показалось Катерине.

Они сели на кухне, Изабелла разлила чай, и Катерина рассказала ей все о посещении врачей и о последнем разговоре с Рудольфом.

– Сволочь! – выругалась Изабелла. – Все они такие! Всегда расплачиваемся мы.

Изабелла достала записную книжку и набрала номер телефона:

– Берта, надо показаться. Не мне. Я уже отыгралась. Сама определишь. Хорошо. – Она положила трубку и сказала Катерине: – Едем!

Они на троллейбусе доехали до Крымской площади, переулком вышли к старому четырехэтажному дому. Им открыла дверь пожилая женщина в белом халате.

– Посидите на кухне, – попросила она.

Проходя мимо комнаты, через полуприкрытую дверь Катерина увидела на столе полную женщину с раздвинутыми ногами и рядом с ней еще одну женщину – в белом халате.

Они прошли на кухню. Изабелла закурила.

– Как вошла, так сердце заколотилось от страха, – произнесла Изабелла. – Если бы ты знала, сколько баб прошло через эту квартиру!

– И ты тоже?

– Пять раз.

– Пять абортов?

– Всего семь, – усмехнулась Изабелла. – Так что не бойся! Пятнадцать минут неприятных ощущений – и через неделю все забудешь, а через месяц можешь начинать все сначала.

Катерина услышала стон.

– Не ори! – Голос у женщины был прокуренный и старый.

– Что, прямо сейчас и мне? – испугалась Катерина.

– Сейчас и тебе. Тянуть дальше некуда.

Катерина услышала, как тот же прокуренный голос сказал:

– Дай ей нашатырю. Очень уж чувствительной стала!

Потом они слышали приглушенные голоса в передней, хлопнула дверь, и на кухню вышла седая старуха в белом халате.

– Простыни захватила? – обратилась она к Изабелле.

Изабелла вынула из сумки простыни, коробку конфет, флакон духов.

– Пошли, – позвала старуха Катерину.

Большой обеденный стол застелили простыней.

– Раздевайся, – сказала старуха.

Катерина разделась. Это был уже третий осмотр за последние две недели – он закончился неожиданно быстро.

– Слезай, – скомандовала старуха, – одевайся!

– Сегодня не будешь? – спросила ее Изабелла.

– Ставь чай, – приказала старуха Изабелле.

Они сидели за тем же столом, на котором только что лежала Катерина, со стола сняли простыни и застелили скатертью. Старуха принесла водку в графинчике. Они выпили с Изабелой из серебряных рюмок, закурили, старуха – папиросу «Беломорканал», Изабелла – сигарету с фильтром.

Катерина впервые видела Изабеллу такой робкой: она молчала, не задавала вопросов, ожидая, что скажет старуха.

– Двенадцать недель, – наконец проговорила старуха.

– Я знаю, – подтвердила Изабелла.

– Если знала, зачем привела?

– Берточка, ты же все можешь.

– Это надо уже в клинике делать, это уже операция.

– Может быть, рискнешь?

– Нет, – заявила старуха. – Плод большой. Может быть кровотечение. Рожать ей надо.

– У нее нет мужа.

– У многих нет мужей. Рожают же. Расскажи все родителям, должны понять.

– У нее родители далеко, – стала объяснять Изабелла.

– В домработницах у тебя, что ли? – спросила старуха.

– Да нет, знакомая…

И Катерина поняла, что на помощь Изабеллы она может не рассчитывать.

– Учишься, работаешь? – обратилась старуха к Катерине.

– Работаю.

– Где?

– На фабрике.

– Рожай, – предложила старуха. – Беременных не увольняют, это раз. Потом отдашь в ясли, потом в детский сад на пятидневку; а потом, глядишь, и замуж выйдешь, легче будет.