Москва слезам не верит - Валентин Черных

– Не знаю, – ответил Леднев. – Лично позвонил и сказал: пусть Катерина зайдет ко мне. Я ее жду.

Секретарь директора, как только Катерина вошла, через переговорное устройство сообщила:

– Тихомирова пришла.

Катерина услышала голос директора:

– Пусть заходит!

В приемной сидело человек восемь: из бухгалтерии, из отдела главного механика, снабженцы, заведующий фабричной столовой. Кто-то облегченно вздохнул: видимо, была его очередь.

Директор вышел из-за стола, пожал Катерине руку, и они сели в кресла за журнальным столиком в углу кабинета. Секретарь принесла два стакана чая с ломтиками лимона, вазочку с сушками.

– Очень хочется пить.

Катерина взяла стакан. Сушки с маком были соблазнительны и оказались вкусными. Катерина пила сладкий, горячий чай, и директор пил чай и молчал. После цеха в кабинете было тепло, Катерина подумала, что хорошо бы в это удобное мягкое кресло забраться с ногами и подремать. И она решила, что когда-нибудь, когда у нее будет своя квартира, она обязательно купит такие же мягкие кресла.

– Извините, – Катерина поставила стакан. – Вы же меня позвали не чайку попить.

– Именно чайку, – улыбнулся директор. – Почему два человека не могут сесть и попить чаю?

– Ладно, – согласилась Катерина. – Но у вас в приемной восемь человек ждут.

– Подождут, – отмахнулся директор. – Из них только два по делу, остальные так…

– А разве к директору приходят просто так? – удивилась Катерина.

– Конечно, – подтвердил директор. – Некоторые, чтобы показать, что они незаменимые, что они решают очень важные проблемы, хотя их проблемы решаются в пять минут и без помощи директора. Некоторые для самоутверждения, чтобы сказать в цехе, что он был у директора и вообще может запросто заходить к директору. Это ты поймешь, когда сама станешь директором.

– Я не собираюсь становиться директором. – Катерина даже рассмеялась от абсурдности такого предположения.

– А это от тебя даже не зависит, это запрограммировано твоим характером. Как теперь модно говорить, ты – лидер. Тебе нравится работать, ты быстро во всем разбираешься, у тебя есть инженерное мышление, и, главное, ты не скандальна. За год ты ни с кем не испортила отношений в цехе.

– Откуда вы знаете? – удивилась Катерина.

– Знаю, потому что запомнил тебя. Кстати, спасибо за поздравительную открытку. Мне было приятно. Так что хочешь ты или не хочешь, тебя будут выталкивать наверх, потому что каждому вышестоящему начальнику важно, чтобы он был спокоен за нижестоящие участки работы. И так будет до тех пор, пока ты не начнешь претендовать на место директора.

– Я не буду, – пообещала Катерина.

– Будешь, – сказал директор. – Это же интересно – руководить большим производством, сотнями людей. Должность директора среднего предприятия, как наше, толковый инженер занимает лет через пятнадцать, так что к сорока ты станешь довольно крупным руководителем, если вступишь в партию.

Катерина не удержалась и рассмеялась, вспомнив разговор с акушеркой Бертой.

– Ты чего? – не понял директор. – Это ведь нормально. Такие правила игры. Так принято, что начальник участка еще может быть беспартийный, а начальник цеха уже не может.

– Поэтому в партию и лезут в основном проходимцы и бездельники. Зачем мне быть среди них? – Катерине вдруг стал надоедать разговор: к ее жизни рассуждения директора не имели отношения.

– Ну, не все в партии проходимцы и бездельники, – вздохнул директор.

– Ладно, не все, – согласилась Катерина. – Половина!

Директор молча ее рассматривал, наверное размышляя, стоит ли она откровенности, потом решился:

– Мой отец врач. Сельский врач в поселковой больнице. Когда мне на фабрике предложили вступить в партию, я решил посоветоваться с отцом. И он сказал: мы живем в стране, где существует эпидемия чумы. И чтобы выжить и чего-то добиться, нужна прививка от чумы. Вступай! И рассматривай это как прививку от чумы. Можно, конечно, выжить и чего-то добиться и без прививки, но тогда шансы невелики.

У Катерины от этой откровенности вдруг защемило сердце. Она пыталась осмыслить услышанное, а директор вполне по-деловому закончил:

– Если надумаешь, одну рекомендацию тебе дам я, вторую – Леднев, а третью получишь от комсомольской организации. И по поводу твоего аборта… Не делай! Рожай! Был бы этот мудак наш, фабричный, я бы сказал ребятам, его бы пару раз отлупили, может, подумал бы, но, насколько я знаю, он не из наших. Твоя товарка вроде замуж собирается? Я скажу, чтобы к тебе никого не подселяли. После родов тебе два месяца по закону положено, если понадобится, продлим.

Когда директор заговорил о ее беременности, Катерина хотела его оборвать – нечего лезть в чужую личную жизнь, но что-то удерживало ее, все эти дни ей не с кем было посоветоваться: Людмила и Антонина не в счет, они ждали ее решения.

– А на что я буду жить? – поинтересовалась Катерина.

– Поможем, – ответил директор. – Профсоюз подбросит. Я из директорского фонда, потом в ясли отдашь. Можно и на пятидневку.

– В ясли очередь.

– Я уже сказал, чтобы тебя в эту очередь поставили.

– Я учиться хочу.

– Трудно будет, но возможно. Не одна ты такая. Знаешь, сколько на фабрике женщин, которые сами воспитывают детей?

– Сколько?

– Двадцать шесть, правда, из них учатся только двое. Но ты же сильная, ты справишься.

На следующий день Катерина должна была снова идти в поликлинику на комиссию и не пошла. Почти двадцать лет спустя, когда она уже была директором комбината, а нынешний директор – заместителем министра, они обедали в ресторане гостиницы «Москва» в перерыве между заседаниями Моссовета, и Катерина спросила:

– Скажи, почему ты столько лет помогал мне?

– Потому что ты мне нравилась, – ответил он просто.

– Ты что – был в меня влюблен? – удивилась она.

– Да.

– А почему ты на мне не женился? Я бы, наверное, прожила более счастливую жизнь.

– Не рискнул, – признался он. – Старый я был для тебя.

– Разница-то всего в двадцать лет… Да сейчас еще не вечер…

– Это ты из чувства благодарности?

– Из чувства симпатии, – ответила Катерина. Она теперь легко вступала в романы, уже не надеясь встретить того единственного, за которого ей захотелось выйти замуж.

Но до этого разговора было еще почти двадцать лет.

Катерина каждый день ходила на работу, чувствуя новую жизнь внутри себя. Она слышала, как бьется сердце ее сына (она почему-то была уверена, что обязательно родит мальчика).