Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства - Ной Чарни

Групповой портрет Льва Х и двух кардиналов, заказанный Вазари, должен был заполнить пустое пространство в галерее Оттавиана, которое образовалось там, где раньше висел оригинал. К февралю 1538 года портрет был готов, и Вазари наконец мог ехать в Рим. Но теперь он путешествовал не один. Теперь он стал мастером и имел при себе подмастерье. Следующие пять месяцев он провел, «занимаясь… рисованием всего того, что я не успел зарисовать за время моих прошлых приездов в Рим, в частности того, что было зарыто под землей в гротах. Из архитектуры или скульптуры я не оставлял ничего, что я не зарисовал бы и не обмерил. Настолько, что я поистине могу утверждать, что рисунков за этот промежуток времени я сделал более трехсот, от которых впоследствии в течение долгих лет я получал и радость, и пользу, пересматривая их и освежая в себе память о всех вещах, виденных мною в Риме»[193]. В письме к Пьетро Аретино Вазари писал: «Про себя могу сказать, что в этом году… всё, что я делал здесь [в Риме], это рисовал. Я скопировал все величайшие чудеса Рима»[194]. Для тосканских и римских художников рисунок был самым главным. Именно он позволял раскрыть тайны мастерства древних и давал ключ к величию. Путешествие в Рим считалось необходимым для каждого серьезного художника. И так продолжалось вплоть до XIX века, когда столица европейского искусства переместилась в Париж.

Хотя Оттавиано Медичи продолжал убеждать художника, что надо бросить рисование и вернуться во Флоренцию, где началось правление благосклонного к искусству герцога Козимо, Вазари стоял на своем и оставался в Риме. Он писал Оттавиано так:

Регулярные заказы в Риме, Камальдоли и других местах, в которых бывал Вазари, помогали ему обходиться без участия в придворной жизни Флоренции. Ему даже удалось поработать на Козимо Медичи. В 1539 году герцог, которому едва исполнилось двадцать, женился на прекрасной дочери испанского вице-короля в Неаполе, Элеоноре Толедской. Свадьба проходила в Болонье. И, как обычно, множество художников пригласили украсить город временными декорациями. Вазари очень хотел повидать своего друга Сальвиати и потратил месяц на гигантский картон с эскизами для трех живописных панелей с двадцатью сценами из Апокалипсиса. (Тема кажется немного странной для свадьбы, но семья Толедо была очень набожной.) С собой Вазари привез трех помощников: Джованни Баттиста Кунджи, Кристофано Герарди и Стефано Вельтрони.

В последующие годы Вазари будут неоднократно высмеивать за то, что он полагался на подмастерьев. Но фактически он использовал их не более, чем другие мастера. Недовольство соперников Вазари скорее отражает его неумолимую (а для них непостижимую) способность всё заканчивать вовремя. Статуты цеха давали ему возможность продавать картины, а также нанимать подмастерьев и брать учеников. Большое количество помощников было признаком успеха.

Вазари со своими тремя подмастерьями едва ли выглядел необычно, но критики считали, что Вазари неспособен работать один. Чтобы приманить помощников на большой проект в монастыре Сан-Мишель в Болонье, Вазари пообещал пару алых шелковых чулок самому прилежному из своих подручных (в то время это был последний писк моды). В результате, поскольку его удовлетворила работа всех троих (или желая избежать участи Иосифа с его разноцветным одеянием), он подарил по паре чулок всем троим. На большой живописный цикл ушло восемь месяцев. И Вазари за него заплатили две сотни скуди, относительно небольшую сумму, если учесть, сколько было потрачено времени. Когда он снова вернулся во Флоренцию, он написал «Снятие с креста» для церкви Святых Апостолов. И получил за одну панель, на которую ушла лишь доля времени, потраченного на цикл, триста скуди. Цикл, как и множество других работ Вазари, к сожалению, потерян. Монастырь был уничтожен в 1797 году, и его богатства рассеялись. Осталось всего несколько картин.

В Болонье местные живописцы завидовали «маленькому человеку из Ареццо» (как его часто называли) и заставляли его чувствовать себя некомфортно. Похоже, он принимал это как должное, считая, что пренебрежение — признак зависти и локального патриотизма, а не чего-либо более значимого. Но когда он полностью изучил местный стиль, он уехал в Тоскану. «…Я тотчас же вернулся во Флоренцию, так как… болонские живописцы, думая, что я собираюсь обосноваться в Болонье и отбивать у них заказы и работы, не переставали мне досаждать; однако они этим доставляли больше неприятностей самим себе, чем мне, потешавшемуся над их, с позволения сказать, страданиями и всякими выходками»[196].

Была осень 1540 года, и Джорджо уже четыре года путешествовал по собственному желанию. В Камальдоли он встретил потенциального нового покровителя — пятидесятидевятилетнего Биндо Альтовити. Он родился и жил в Риме, но происходил из семьи флорентийских банкиров, решительно противостоящих Медичи. Альтовити приехал в Камальдоли по делам. У его банка был контракт по поставке леса для сооружения собора Святого Петра, а корабельные сосны на горе монастырской обители идеально для этого подходили. Их рубили, пилили, затем на ослах и быках спускали к Тибру, а там грузили на баржи, которые везли их прямо в Рим. Вазари, конечно же, знал, кто такой Биндо Альтовити, задолго до того, как встретил его лично. В конце 1520-х этот умелый, образованный и невероятно красивый человек стал самым известным римским банкиром. Рафаэль написал его еще двадцатилетним юношей. На портрете он изображен в синем одеянии, которое подчеркивает цвет его глаз, с волной золотистых волос и в стильной шапочке, скрывающей первые признаки лысины.

К тому времени, как Вазари встретил его в Камальдоли, Биндо Альтовити уже отрастил роскошную бороду, а его светлые волосы стали белыми. Он путешествовал между Флоренцией и Римом и агитировал за республиканцев во Флоренции. С Козимо Медичи он сохранял видимость дружеских отношений, но на самом деле оба строили друг против друга козни. Альтовити прикрывал его старый приятель папа Павел III, который и предложил ему среди прочего контракт на лесозаготовки.

В глазах Вазари Биндо был еще и основательным знатоком искусства. Эта его репутация подтвердилась, когда он предложил проект, который ставил перед честолюбивым художником непростую задачу, — алтарную картину, изображающую непорочное зачатие. Идея того, что Дева Мария родила без греха, горячо обсуждалась в XVI веке (до 1854 года Католическая церковь не объявляла это догмой). Францисканцы и члены нового ордена иезуитов в непорочное зачатие верили. Им решительно противостояли доминиканцы. Визит Альтовити в обитель Камальдоли, должно быть, повлиял на его веру не меньше, чем на его дела: