Коллекционеры смерти - Джек Керли

– Это еще что такое, черт побери? – спросил я.

– Платье, – бросил он через плечо и снова ринулся внутрь. Мисс Сияние смотрела на меня с тревогой, что явно означало: А у него с головой все в порядке?

– Такой у него метод расследования, – прошептал я. – Станиславский.

Мы последовали за Гарри к застекленной витрине.

– Прошу прощения, мэм, но в данный момент вы лежите на полу без сознания. Я вижу приготовленные коробки со свечами, возможно, озираюсь, выясняя расположение задней двери. Нужные мне пара коробок свечей довольно тяжелые. Поэтому я… – Он потянулся к висевшему рядом платью и сделал вид, что сдергивает его с вешалки. – Поэтому я схватил платье и бросил его на пол.

Аналогичным образом Гарри швырнул тряпку из бака и поставил на нее две упаковки свечей. Взявшись за край, он попятился в сторону кладовки; свечи легко поехали по вощеному полу. Возле корзины с кольцами он притормозил.

– Я тащу свечи на улицу и вдруг замечаю корзину с кольцами. Попутно я прихватываю целую горсть украшений.

Мы следовали за Гарри в кладовку, где он ударом распахнул заднюю дверь и вынес коробки, отбросив платье в сторону.

– Примерно здесь вы нашли свое платье, мисс Сияние?

– Точно здесь.

Все сходилось. Теория, конечно, могла быть и ошибочной, но выглядела элегантно.

– Это невероятно, Гарри.

– Наша поездка еще не закончилась.

Помахав на прощание ошеломленной мисс Сияние, мы, снова усевшись в свою «Краун-Викторию», выскочили на шоссе № 31.

– Что еще было в той комнате, Карс?

– Цветы. Немного, впрочем, и некоторые из них потрепанные и завянувшие.

Гарри проехал еще кварталов шесть, непрерывно оглядываясь по сторонам. Вдруг он показал куда-то пальцем, ухмыльнулся и повернул на маленькое кладбище. Мы вышли из машины. Прислонившись к крылу, Гарри жестом показал на холмики: на некоторых были свежие букеты, а на некоторых – увядшие.

– Народ, в основном, приносит сюда свежие цветы по выходным, но убийца схватил, что попало под руку, как дополнительный антураж к уже имеющимся аксессуарам.

Гарри победно улыбнулся и скрестил руки на груди. Нога его отбивала какой-то ритм, словно в ушах у него звучала музыка.

– Оказывается, наш преступник делал по пути кучу разных вещей, Карсон. Мне это уже по-настоящему интересно. А тебе?

– Кэрролл Рансбург, – представился я собственному отражению в зеркале, намазывая волосы гелем. Была пятница, и мне предстояло идти к Марселле. Я оценивающе рассматривал свое лицо: вполне приличный загар, добытый на рыбалке, крутая линия подбородка, который полностью выбрить не могла ни одна бритва, карие глаза, излучающие подчас неуемную энергию, как на том снимке в «Мобил Реджистер».

Непостижимо, как Трей Фориер мог увидеть в этом лице доброту?

Впрочем, это не имело значения: он был сумасшедшим до мозга костей. Возможно, он вообще видит мир перевернутым или, в лучшем случае, сравнивает свое лицо, грубое и уродливое, с другими. Не зря же он мастерил для себя маски, прежде чем убивать людей.

– Кэрролл Рансбург.

Эйва тоже что-то находила в моем лице или, по крайней мере, делала вид. Ее пальцы часто рисовали замысловатые узоры на моем лбу и щеках, когда мы с ней неспешно занимались любовью в моем приподнятом над островом доме под плеск волн, накатывавших на песок в нескольких десятках метров от нас.

Я думал, что эти моменты были предвкушением гряду, щей волшебной сказки, в которую нам обоим предстоит войти. В одном Джереми был прав: я верил, что это чувство было любовью, поскольку раньше ничего подобного не испытывал. Женщины приходили в мою жизнь и уходили, и в памяти откладывались лишь легкие воспоминания о полученном удовольствии. Но прежде у меня никогда не перехватывало дыхания, когда женщина просто входила в мою дверь, я никогда так подолгу не смотрел на телефон в ожидании звонка женщины и никогда не ощущал себя одним из избранных.

А потом – вот так просто – она ушла.

– Кэрролл Рансбург, – еще раз произнес я вслух придуманное себе имя, затянул галстук и отвернулся от зеркала. Набросив пиджак, я отправился в Пенсаколу с повторным визитом в комнату ужасов мадам Байнес.

– Знаете, а я ведь могла бы быть королевой Марсдена, – прошептала Марселла Байнес, – королевой финального момента…

На сей раз Марселла встретила меня не в брючном костюме, а в белом шелковом облегающем платье с высоким разрезом и глубоким декольте; было видно, как под тканью подрагивают ее низкоопущенные груди с твердыми сосками.

– …если бы знала, что Марсден находится в тридцати милях отсюда в своей студии. Это одна из величайших трагедий моей жизни.

Икры уже не было, как и разговоров о погоде. Она сразу провела меня в «галерею» и усадила на небольшой диванчик под снимками своих любимых извращенцев. Почти загипнотизированная собственными словами, она все плотнее прижималась ко мне, не переставая будоражить свою больную фантазию.

– Я была бы на несколько лет старше, чем все остальные, но в этом и было бы мое преимущество. Я стала бы его вдохновением, его триумфом, его славой.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, мисс Байнес.

Воздух вокруг был пропитан запахом ее духов. Это был не тот насыщенный цветочный аромат, присущий пожилым женщинам, а что-то вызывающе терпкое и молодое. Она добавила темно-красного оттенка своим волосам и залакировала их беспорядочными остроконечными прядями. Радужные зеленые тени расширили границы ее глаз, а в просвете губ цвета пурпурно-красной венозной крови вульгарно и влажно поблескивала зубная керамика.

– Он бы умер ради меня, а я – ради него. Вот что такое любовь, мистер Рансбург.

Слушая эти пафосные бредни, видя ее отстраненный взгляд, я подумал, что она, возможно, приняла наркотик.

– Вы были бы само совершенство, мисс Байнес.

Когда она положила ногу на ногу, я понял, насколько высоким был разрез ее платья. Передо мной проплыла подвязка ее пояса, поддерживающая белый чулок, сквозь который просвечивались зеленовато-синие вены. Она еще плотнее прижалась ко мне, и я почувствовал ее руку на своем бедре.

– Марсден работал только при свечах, вы знали об этом? Он говорил, что когда вы работаете при свете живого огня, он проникает внутрь вашего творения и подсвечивает его изнутри. Таким был и сам Марсден, мистер Рансбург, светящимся внутренним огнем и потому нарисовавшим столько прекрасных языков пламени.

– Увы, тяга к огню приводит мотыльков к гибели, – заметил я.

Ее рука с горящими огнем на фоне моего черного костюма красными ногтями поползла вверх.

– Бабочек, мистер Рансбург, – поправила она.

Губы ее были уже в нескольких сантиметрах от моих, глаза блестели.