Штрафники не кричали «Ура!» - Роман Кожухаров

Но вот истребитель сделал круг и стал заходить перпендикулярно предыдущей своей стрельбе. Он ушел к своим, послав напоследок порцию двадцатимиллиметровых фугасных снарядов, которые накрыли именно тех, кто добежал до поселка первым.

Фашист улетел, оставив в степи раненых и убитых, засеяв своей бороной стоны, крики и огонь, охвативший камышовые крыши сразу нескольких окраинных хат.

О жутких результатах бомбежки «лаптежников» рота Авилова узнала почти сразу после того, как солдаты вошли в обезлюдевший поселок. Они дотла сожгли подготовленный к эвакуации госпиталь и местное население. Жителей Кривцов — стариков, женщин, детей… Раненых и медперсонал…

Вернувшиеся из дозора разведчики первые минуты вообще не могли разговаривать. По их лицам было видно, что они увидели и пережили такое, что невозможно переварить и переосмыслить так запросто. Они пережили бомбежку в поселке и вышли к площади почти сразу после завершения бомбежки.

На вопросы, что они там увидели, никто не отвечал. Они молчали. Как будто в рот воды набрали. Наконец, старший группы скупо процедил, пряча глаза:

— Спасать было некого…

Они и сообщили, что с северо-запада к поселку движутся немцы и что через какие-то полчаса они уже могут занять Кривцы.

Андрей, в составе отделения Кулёмина, был среди тех, кто первым вышел на улицу 25 октября. Ее левую сторону ротный обозначил как передний край позиций отделения. Табличка с названием улицы была прибита к углу оштукатуренной стены, возле которой, за плетеным забором, они с Сафроновым обустроили свою огневую точку.

— Товарищ Аникин, а по какому такому поводу назвали улицу теми цифрами? Что за 25 октября? — приставал он с расспросами, пока они обкладывали импровизированный бруствер бревнами и чурками, заготовленными рачительными хозяином.

— Это день Октябрьской социалистической революции. Когда большевики Зимний взяли…

— Погодьте, — озадаченно переспрашивал Сафронов. — Так мы этот праздник отмечаем седьмого ноября… А тут — 25 октября…

— Так это по старому стилю…

— А мы ж живем по новому…

— А когда брали Зимний, то брали еще по старому… Слушай, Сафронов…— Андрей чувствовал, что сам начинает запутываться в цифрах. В голосе его стала закипать праведная ярость. Но Сафронов настолько погрузился в эту неразрешимую для него загадку, что закипания этого не замечал.

— Товарищ Аникин, так я ж… Непонятно просто, чего они пишут по-старому, когда мы живем по-новому…

— А не пошел бы ты, Сафронов…

Послать товарища Аникин не успел ни по старому, ни по новому стилю, потому что их обоих опрокинула на землю автоматная очередь, пущенная из расположившегося наискось через дорогу яблоневого сада.

— Смотрите, товарищ Аникин…

Еще опасаясь подняться, Сафронов произнес это, лежа на земле. Он показывал на продырявленную табличку с названием улицы. Очередь, пущенная выше, угодила аккурат в нее и сшибла на землю вместе с куском оштукатуренной глины.

— Вот тебе, Сафронов, и двадцать пятое октября…

Сейчас, лежа в кювете улицы 25 Октября, возле раненого Сафронова, Андрей вспоминал этот разговор и начало боя. Черт-те что бывает на этой чертовой войне. Надо же такому случиться! Ведь сегодня как раз двадцать пятое октября. Как это понимать? И надо ли вообще понимать тут что-либо? Простое совпадение? Что оно означает? Для Сафронова — точно, ничего хорошего.

Хотя кто его знает. Может, он, наоборот, выкарабкается, попадет в госпиталь. А потом его комиссуют к чертовой матери, и поедет бравый вояка в родные земли, щупать колхозных девок… Чем закончится для роты этот красный день календаря, этот праздник Октября по старому стилю? Действительно, непроглядно красным от пролитой солдатской крови? А для него, рядового Андрея Аникина?… Что тут гадать…

«Поживем — увидим», — почти вслух произнес Андрей и, перекинув винтовку, уперся локтями в склон кювета. Его сознание только сейчас вычленило этот мерный рокочущий шум из звуков боя. Вначале он даже подумал, что опять возвращаются самолеты. Но вот звук стал четче, в нем проступили характерные лязгающие ноты.

«Тридцатьчетверка» включила свои моторы на полную и выползла из-за спины роты вперед, к самому краю улицы. Танковая пушка почему-то молчала. Наверное, с боекомплектом у экипажа напряженка. Но все равно, один вид стальной махины придавал сил. Неужели подоспело подкрепление?

Экипаж приостановился по левую руку от Аникина. Его пулемет стрелял почти без передышки, выкашивая ветви в яблоневом саду. Те, нагруженные плодами, сыпались вместе с красными яблоками на палую листву. Как будто набрякшие капли яблоневой крови капали с раненых стволов. Фашисты, залегшие между деревьев, головы не могли поднять. Молодец, пулеметчик. Наверстывал за себя и за стрелка-наводчика. За прикрытием танковой брони к обочине подтянулись Кулёмин и еще несколько бойцов отделения. Увидев Аникина, командир отделения жестом показал в сторону сада. Приготовиться к атакующему броску. С такой огневой поддержкой можно было горы свернуть, не то что выкурить фашиста из садика.

В этот миг экипаж, видимо, засек пулеметную точку немцев. Тот сам себя выдал, подставился. Увлекся добиванием артиллеристов. Огневая точка у него была наивыгоднейшая, ничего не скажешь — весь район как на ладони, причем в оба конца. Но только одно «но». Для стрелка-наводчика он сам становился отличной мишенью. Шарахнуть из серьезного ствола по скелету школы, в которой окопался фашист, было милое дело.

Танк стремительно развернулся, на ходу крутя башней. Андрей ожидал выстрела, но все равно ухнуло неожиданно, так что все кулёминские вжали шеи в плечи. Взрыв вырос позади здания. Чуть промахнулся. Ну, ничего, главное, что снаряды у танкистов все-таки были.

Выстрел этот и стал сигналом к атаке.

— Вперед! — во весь рост вставая над обочиной, крикнул Кулёмин. Андрей не видел, сколько их поднялось в атаку. У него перед глазами прыгал желтый ковер палых листьев, усеянный красными плодами. Серо-зеленые шинели немцев четко выделялись на этом фоне. Как будто грязные пятна заляпали праздничную картинку осеннего сада. Ну, будет вам сейчас красный день календаря!

На бегу Аникин успел выстрелить в две серые фигуры, отделившиеся от стволов деревьев. Он слышал свист пуль, треск ответных очередей. Кто-то кричал и хрипел рядом. Но Андрею некогда было смотреть по сторонам.

Он перемахнул уличную грунтовку и перепрыгнул через сточную канаву у обочины. Навстречу ему выскочил немец с винтовкой наперевес. Он выстрелил почти в упор. Но скорость, которую успел набрать Аникин, спасла его. Он только чуть отклонил голову. Пламя и раскаленные пороховые газы, которые изрыгрула винтовка фашиста, опалили левое ухо Андрея. В это время приклад его винтовки, выброшенный вперед правой рукой, раздробил нижнюю челюсть врага. Он даже упал, а упал, будто автомобильная камера, из которой выпустили воздух.