Песчаный дьявол - Джеймс Роллинс

Метровая гадина поплыла через ванну, направляясь к Сафии. Молодая женщина неподвижно застыла, боясь спровоцировать змею. Должно быть, эфа забралась в ванну после того, как Сафия задремала, ища влагу, чтобы было легче сбрасывать кожу.

Доплыв до живота Сафии, змея чуть приподнялась над водой, выстреливая в воздух раздвоенный язычок. Молодая женщина ощутила щекочущее прикосновение к коже. По рукам пробежали мурашки. Сафии потребовалась вся сила воли, чтобы не вздрогнуть от отвращения.

Не чувствуя опасности, змея выбралась Сафии на живот и поползла вверх, медленно взбираясь на левую грудь. Остановившись на мгновение, она снова выбросила вперед язычок. Ее чешуйчатая кожа казалась на ощупь теплой, а не холодной. В упругих движениях чувствовалась мускулатура.

Сафия держала мышцы живота напряженными, не смея дышать. Но как долго она сможет задержать дыхание?

Казалось, змее понравилось новое лежбище. Она спокойно улеглась у Сафии на груди. Почему эфа не чувствует тепло человеческого тела, не слышит удары сердца?

"Уползай..." – мысленно приказала Сафия. Если бы змея отползла в противоположный угол комнаты, забралась в какое-нибудь укромное место, дала возможность выбраться из ванны...

Потребность сделать вдох нестерпимой болью нарастала в груди Сафии, давя изнутри на глазные яблоки. "Пожалуйста, уползай..."

Эфа снова ощупала воздух красным язычком. Судя по всему, то, что она обнаружила, ее полностью устроило. Змея решила обосноваться на новом месте надолго.

У Сафии перед глазами заплясали звездочки, порожденные недостатком кислорода и напряжением. Она понимала, что малейшее движение будет означать смерть. Даже если только сделать вдох...

И вдруг взгляд Сафии привлекла игра теней за окном. Запотевшее стекло не позволяло видеть отчетливо, однако никаких сомнений быть не могло.

За окном кто-то находился.

2 декабря, 20 часов 24 минуты

Маскат, Старый город

– Черт побери, где же Сафия? – спросил Омаха, взглянув на часы.

Прошло уже десять минут с момента, когда все должны были собраться на ужин. Та Сафия, которую Омаха знавал прежде, отличалась прямо-таки болезненной пунктуальностью, которую в нее вбили в Оксфорде. Именно внимание к любым мелочам делало ее такой хорошей хранительницей музея.

– По-моему, она уже должна давно быть здесь, разве не так? – продолжал беспокоиться Омаха.

– Я приготовила для Сафии ванну, – объяснила вошедшая Кара. – Горничная с чистым бельем только что отправилась наверх.

Кара спустилась к ужину в традиционном оманском наряде тхоб, свободном халате из красного шелка с золотым шитьем по краям. Отказавшись от головного убора, она оставила светлые волосы распущенными. На ногах сандалии от Прада. Как всегда, Кара мастерски сочетала в своей одежде традиционное и модное.

– Ванну? – простонал Омаха. – В таком случае мы сегодня Сафию не увидим.

Сафия любила воду во всех проявлениях: душ, фонтаны, водопроводные краны, купание в речках и озерах, но в первую очередь ванны. В свое время Омаха дразнил ее, приписывая эту одержимость детству, неразрывно связанному с пустыней. "Можно увезти девушку из пустыни, но нельзя вытравить пустыню из ее души".

Вслед за этой мыслью нагрянули непрошеные воспоминания о долгих совместных пребываниях в ванне: объятия, смех, тихие стоны в облаках горячего пара.

– Сафия спустится к нам, как только будет готова, – сказала Кара, защищая подругу.

Увлекая Омаху обратно к столу, она кивком подала знак дворецкому и обратилась к гостям:

– Мы насладимся легким ужином по-омански, после чего через пару часов снова тронемся в путь. Прошу всех садиться.

Все заняли места за столом, разбившись на группировки. Пейнтер, Корал и Клей Бишоп сели с одной стороны. Денни и Омаха устроились напротив. Кара последней опустилась на стул во главе стола.

По какому-то невидимому сигналу из дверей, ведущих на кухню, появились слуги. Они несли прикрытые салфетками подносы. Одни ловко удерживали подносы над головой на ладони; другие несли более тяжелую ношу обеими руками. Как только подносы были расставлены на столе, слуги быстро отступили назад, предварительно убрав с них салфетки и сняв с блюд крышки. Несомненно, ритуал был тщательно отрепетирован. Кара называла каждое блюдо, которое открывали слуги.

– Макбус – мясо ягненка и рис, приправленный шафраном. Шува – баранина, запеченная в глиняном горшке. Машуай – шашлык из королевской макрели с ломтиками лимона.

Она назвала еще несколько традиционных острых блюд. Между подносами были расставлены корзинки с тонкими лепешками овальной формы, хорошо знакомыми Омахе. Рухаль, традиционный оманский хлеб, выпеченный на банановых листьях. В завершение Кара воскликнула:

– И наконец, пирожки с медом, мои любимые, приправленные сиропом, приготовленным из местного дерева эльб.

– Что, бараньих глаз не будет? – недовольно пробормотал Омаха.

Его замечание дошло до слуха Кары.

– Я могу распорядиться подать этот деликатес.

Омаха примирительно поднял руку.

– Не надо беспокоиться, один разок я уж как-нибудь обойдусь.

Кара обвела рукой выставленные на стол яства.

– Оманские традиции предлагают каждому ухаживать за собой. Приятного всем аппетита.

Гости послушно взяли в руки ложки, ножи, вилки и половники. Омаха наполнил чашку из высокого кувшина. Кава. Оманский кофе. Убийственно крепкий. Да, арабы не употребляют спиртного, но у них нет предубеждения против пристрастия к кофеину. Сделав большой глоток, Омаха вздохнул. Горький аромат крепкого кофе был смягчен кардамоном, который придавал напитку приятный, отчетливый привкус.

Первоначально все разговоры были сосредоточены на качестве блюд. В основном они сводились к восторженным восклицаниям по поводу того, какое нежное мясо и какие огненно-острые специи. Клей, похоже, был полностью удовлетворен тарелочкой с пирожками. Кара, едва притронувшись к еде, внимательно присматривала за слугами, направляя их кивком или красноречивым взглядом.

Омаха, потягивая каву, разглядывал хозяйку. Со времени их последней встречи Кара похудела, осунулась. В ее глазах по-прежнему горел огонь, однако теперь он был приправлен лихорадочным блеском. Омаха знал, сколько усилий вложила Кара в эту экспедицию. И знал почему. У них с Сафией практически не было друг от друга тайн, по крайней мере раньше. Омахе было известно о Реджинальде Кенсингтоне почти все. Отец наблюдал за Карой со своего портрета, висящего у нее за спиной. Чувствует ли она до сих пор его взгляд?

Омаха представил, что он сам чувствовал бы себя так же, если бы его отец исчез в пустыне, потонул в зыбучих песках. Но, слава богу, для этого требовалось напрячь воображение, потому что Данн-старший в свои восемьдесят два года по-прежнему трудился на семейной ферме в штате Небраска. Каждое утро за завтраком он съедал четыре яйца, ломоть бекона и горку тостов с маслом, а каждый вечер выкуривал перед сном крепкую сигару. Мать Омахи отличалась еще более крепким здоровьем. "Жилистая старуха, – говаривал отец. – И мальчишки пошли в нее".