Изгой - Юрий Никитин

Чародей сказал устало:

— Госпожа... Я устал повторять, что сделанноеневозможно сделать несделанным. Этого не могут даже боги. Но даже то, что тыговоришь... немыслимо. Ни один правитель не позволит, чтобы в его земли въехаливооруженные чужаки, да еще встали лагерем!

Она кивнула:

— Ты прав. Но трое-четверо странников, у которых пододеждой будет оружие, могут пройти везде.

— И что они могут?

— Они будут знать, за кем следить. Как только те троеприблизятся, они на них бросятся. Главное, успеть отвлечь хоть на миг! А тамостальные подоспеют. И Олег будет спасен.

Чародей устало промолчал. Юноша подошел к матери, она сновасидела в кресле, но теперь еще меньше ростом, печальная, с тоскующими глазами,похожая на затравленного лисенка.

— Мама, — сказал он тихо, однако голос прозвучалтвердо, — позволь, я поеду сам. Она отшатнулась:

Ты? Ни за что!

Мама, почему?

— У меня ничего больше не осталось, — ответила онас отчаянием. — А если что случится еще и с тобой? Нет-нет, тебя я неотпущу. Ни за что!

— Мама, — произнес он ласково, — я люблютебя, мама. Я же вижу, как ты тревожишься за него! Ты все эти годы тратила,чтобы найти колдунов, которые могли бы помочь смотреть за ним. Ты живешь им,мама! Но я хочу это сделать не только для тебя, но и... для себя. Я ведь тоже,мама, хочу его не только отыскать, но... мама, я ведь и его люблю! Даже если быон не был моим отцом, я бы полюбил его уже за то, что ты о нем так говоришь,так на него смотришь...

Она молчала, на ее лице было страдание, в глазах стоялаболь. Но молчала. Юноша подошел, тихо и нежно обнял.

Колонны красных муравьев настолько слаженно текли к высокойкаменной башне, что Россохе показались свежими потоками крови. Солнце блеститна их отполированных панцирях, но еще сильнее сверкает на крупинках золота в ихжвалах. Все исчезают в норах вблизи башни, находя свои пути в подвалы, анавстречу выскакивают такие же быстрые, загадочные и молчаливые, уже без ноши,торопливо и целеустремленно мчатся к глубинным золотым копям.

Конь начал упираться, Россоха пытался заставить подойтиближе, но конь трясся всем телом, упирался, опускался задом к самой земле.Хотя, по словам Хакамы, муравьи не обратят на него внимания, даже если на нихнаступит, но сейчас, когда дождик тю-тю, могут и заметить, еще как заметить...И все-таки ясно видно одно преимущество, что сохранила Хакама и после окончаниямагического дождя: муравьи по-прежнему носят ей золото. А золото — могучаямагия в мире, лишенном магии.

Поколебавшись, он сполз на землю. Конь опасливо отступилподальше от красного шелестящего потока. Россоха постоял, держась за седло. Задорогу колени застыли, в лодыжках только сейчас началось покалывание, кровь струдом пробивается в онемевшие части тела. Ездить верхом отвык настолько, тоэта поездка не только отняла силы, но едва не вытряхнула душу. А ведь совсемнедавно мог силой двух-трех слов перенестись через половину мира, из своейгорной пещеры ступить прямо на вершину этой башни, где всегда вечные огни,тройной магический щит, где уютно и защищенно...

Он нащупал кольцо на среднем пальце. Рубин легонько кольнул,узнавая, распухшие пальцы противились, кольцо провернулось с трудом, защемивкожу. По телу прошла легкая дрожь, на миг закружилась голова, а перед глазамивспыхнули и пронеслись звездным дождем искры, но через мгновение мышцы налилисьсилой, а он ощутил себя свежим и отдохнувшим.

Муравьи, толкаясь и даже взбираясь один другому на спины,бегут строго по своим невидимым дорожкам, как будто тем, кто сделает шаг всторону, грозит наказание или вечный позор. Россоха забросил поводья на седло,конь не уйдет, выпрямил спину уже без всякого труда, кости даже не заскрипели.Воздух пропитан запахом муравьиной кислоты, и чем ближе к башне, тем этот запахсильнее, ядовитее, острее.

Но он сделал только пару шагов, как замер, а рукавзметнулась козырьком к глазам, защищая от солнца. С другой стороны к башненесется облачко желтой пыли, вот уже вынырнула повозка, запряженная четверкойконей...

Взмыленные кони остановились прямо перед входом в башню.Возница держал поводья натянутыми, оглянулся. Повозка зашаталась, колеса едвадержат, из-за полога выглянуло круглое лицо с выпученными, как у лягушки,глазами.

— Уже? — спросил он неприятным квакающимголосом. — Что за мучения... О, Россоха! Дорогой Россоха, ты давно здесь?

— Только что явился, — сообщил Россоха без тениприязни.

— Я тоже точно к сроку, — сообщил Ковакко сгордостью. — Признайся, нелегко было рассчитать? Если честно, то я ещеутром мог быть тут. Но подождал, чтобы быть точным...

Кряхтя, он выбрался, неимоверно толстый, жирный, сотвисающим животом. Был он в теплой одежде, а когда говорил, изо рта вырывалиськлубы пара, словно на морозном воздухе. Россохе почудилась быстро тающаяизморозь на оглоблях, а верх повозки поблескивал, будто там быстро исчезалледок.

— Да, теперь трудно быть точным, — сказал Россохатоскливо.

— Как давно тебя не видел, Россоха!.. — сообщилКовакко. — Как там наша дорогая Хакама?

— Еще не видел, — ответил Россоха. — Самтолько что...

— Ты в вихре?

— Нет.

— На птице Стратим?

— Да нет же...

— Тогда на драконе?

Россоха морщился, глаза смотрели поверх головы болотногоколдуна, поймали в синем небе темную точку. Похоже, она медленно перемещаетсяпо небу в их сторону, ныряет в облака, исчезает, а когда появляется, то ужевдвое больше, ближе, крупнее.

— На драконе кто-то другой, — сказал он. —Видишь, вон летит? Я же просто на коне.

— Неужто верхом? — изумился Ковакко.

— Верхом.

— Как герой, — сказал Ковакко, и нельзя былопонять, оскорбление или похвала. Он тоже всмотрелся в небо. — Это илиБеркут... или...

— Боровик, — предположил Россоха. — Он любитвсех земноводных.

— Нет, Беркут, — сказал Ковакко решительно. —Земноводные — все мои. Давай об заклад?

— Не хочу, — отказался Россоха. — Тыжульничаешь! Но все-таки это Боровик.

— Беркут!

Темная точка превратилась в крохотного дракона. Тот почти немахал крыльями, а растопырил и скользил по невидимой дуге, как по оченьпологому склону снежной горки. Увеличивался, разрастался, уже видна вытянутаяголова с узким гребнем на затылке, блеснули и погасли искры на кончикахкрыльев.

— Беркут! — вскрикнул довольно Ковакко. — Я жсказал. Беркут!.. Никудышный из тебя предсказатель, Россоха. Да и маг ты, надопризнать, слабенький...