Опомнись, Филомена! - Татьяна Коростышевская

– Передай его серенити это письмо.

– Но тишайший Муэрто… – залепетала горничная.

– Он ждет моего отчета, – заверила ее Карла и кивнула нам. – Отправляемся, рагацце.

– Где ты была? – спросила я, когда фрейлины заняли места подле меня на подушках, а гондола отчалила. – Наказывала Эдуардо?

На этих словах Маура всхлипнула.

– Что? – Таккола перегнулась, чтоб посмотреть на подругу. – Конечно, нет.

Я нашла в складках плаща ладошку Панеттоне и стиснула ее.

Карла, ничего не рассмотрев, так как Маура тоже была в маске, пожала плечами:

– Почти до рассвета я отиралась у палаццо Мадичи.

– Тебе велел Чезаре?

– Конечно, сама бы я предпочла провести ночь в кровати. Но, драгоценные синьорины, что я вам сейчас расскажу, вы ушам своим не поверите.

Князь Лукрецио, оказывается, вел активную ночную жизнь. Во дворце хозяйничают рабочие, в саду – армия садовников. Таккола наблюдала это с гондолы, спрятанной под нависшей стеной противоположного дома. Она слышала разговоры работников, узнала, что платят им вчетверо против обычного и что князь установил месячный срок на полный ремонт своего палаццо. Самого князя она тоже видела, он возникал в разных местах, приглядывая за действом. А почти на рассвете к причалу подошла городская гондола, у весла которой стоял самый нелепый гондольер из всех, кого донне Маламоко видеть приходилось. Более всего он походил на огромную марионетку.

– Маэстро Дуриарти тоже был в лодке? – переспросила я.

– Толстячок, которого синеволосая девица называла папенькой? Был. И упомянутая девица, и больше десятка деревянных гомункулов, которые, для экономии места, плыли, сложившись на палубе стопкой.

– И что же дальше произошло?

– На причал явился чудовищный князь, и они с толстячком чудовищно повздорили. Последний орал: «Экселленсе, это ваших рук дело!» Князь орал…

– Орал? Он это умеет?

– Оказалось, что да, и преотменно. Его вопли: «Никогда руки сиятельных Мадичи не пятнали себя ремеслом!» – разносились до самого Гранде-канале.

Мы с Маурой, представив все это в лицах, захихикали.

– И чем же дело кончилось?

– Все вместе скрылись в палаццо. Значит, маэстро кукольнику удалось убедить князя.

– Чезаре это понравится, – решила я. – Подарок за подарок. Лукрецио отправил ему меня, он в ответ – целый безумный кукольный театр.

– Чезаре? – Карла склонила голову к плечу. – Наша догаресса смягчилась к супругу? Может, отблагодарила его страстью за великолепную карточную игру?

– Да какая еще страсть? – Маура затряслась, видимо от плача, и я опять сжала ее пальцы в утешение. – Его безмятежность считает меня кем-то вроде падшей женщины, и девицы такого толка интереса его не вызывают. О, ты же не знаешь о продолжении вчерашней ночи.

И я в красках поведала подругам свои приключения в дворцовой тюрьме.

– Любезная Панеттоне, – Карла перегнулась через меня и потрепала Мауру по колену, – не кажется ли тебе, что самое время отказаться от притязаний на место догарессы? Супруги явно ладят, он спешит отыграть ее честь, она спускается в бездну, чтоб спасти его жизнь.

Ответом ей был девичий плач. Я стала опасаться, что от обилия слез маска Дамы размякнет и расползется.

– Давно рыдаем? – спросила меня Карла.

– С утра, как только услышала об Эдуардо.

– А изобрести какое-нибудь другое имя тебе в голову не пришло?

– Во-первых, не пришло, а во-вторых, любое другое имя? Синьор Икс проиграл Филомену в карты? Панеттоне немедленно бы поинтересовалась, какого… то есть по какому праву какой-то синьор Икс…

– Значит, у Эдуардо да Риальто это право есть?

– Гипотетически.

– То есть…

Мы препирались уже довольно громко, гвардеец у весла повернул к нам голову, прислушиваясь.

– Баста, рагацце, – велела командирша обычным своим голосом. – Ты, Карла, будь любезна, не накручивай Филомену. А ты, аквадоратская Львица, прежде чем простить Эдуардо, заставь его вдоволь помучиться.

– Простить? – воскликнула Карла. – Что у вас в головах, девчонки?

– Мысли о будущем, синьорина Маламоко, – ответила Маура рассудительно. – Мы в отличие от тебя, великой шпионки, простые женщины, нам всегда придется зависеть от наших мужчин.

– Зависеть от Эдуардо?

– Не только и не столько от него, – отрезала Панеттоне. – Войдя в нашу семью, Филомена окажется под защитой фамилии да Риальто. Думаешь, мой отец позволит, чтоб с головы его невестки упал хоть один волосок? Думаешь, он не сможет контролировать нездоровые порывы наследника? О, поверь, братцу придется ходить по струнке, опасаясь косого взгляда Филомены.

Не забывая одобрительно кивать, я думала, что такое будущее не нравится мне абсолютно. Мечтая о браке с Эдуардо, я мнила его скромным ученым и галантным кавалером, представляла, как мы с ним проводим вечера в библиотеке у горящего камина, как гуляем по дорожкам парка, скачем на лошадях по бескрайним просторам острова Риальто или, сбежав ото всех, плаваем в аквамариновых водах лагуны Изолла-ди-кристалло. Места карточным играм, контролю и жалобам семейному патриарху в этих мечтах не было.

В «Нобиле-колледже-рагацце» царила суета. Сестра Аннунциата встретила нас на крыльце, переговорила с гвардейцами, рекрутировав солдат с лодкой под нужды школы, и приказала мне потесниться, чтоб расположить на палубе некий груз и парочку учениц.

– Недостаток организации, – бормотала Маура. – Если бы нас заранее предупредили…

Директриса услышала, обозвала синьорину да Риальто скаредой и прокричала в распахнутую дверь:

– Донна догаресса милостиво приглашает подруг в свою гондолу.

Выбор «подруг» был прекрасен с жирными мохнатыми кавычками у двух слов. Синьорина По, синьорина Сальваторе, математичка синьора Дундели и, вишенкой на торте, – Голубка Паола в своем монашеском облачении.

Ой! Ой-ой! Она же не знает, что ей предстоит свидание с Чезаре! Ни один кавалер не купится на это рубище. Синьорина Раффаэле вошла в мою гондолу со стоицизмом первых мучениц. Она морщилась, страдала, неодобрительно посматривала на золотое шитье подушек, а от гвардейца, протянувшего ей руку помощи, отшатнулась, будто от непристойности.

После этой пантомимы я решила, что пусть все идет как идет. Маркизета Сальваторе тоже выражала недовольство, ей, гадюке, убранство казалось излишне скромным. Лили По не знала, какую сторону принять, мотала головой, как хинский болванчик, то восторгаясь, то морщась, то шепча молитвы. И только синьора Дундели согнала с места подле меня Мауру, с комфортом уселась и вытащила из-под плаща бутылочку вина, чтоб скрасить время пути. Вот что значит математика! Никаких кривляний, лишь логика и расчет. Вино, кстати, оказалось вкусным. Мне как догарессе перепало несколько глотков.