Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

город, будто только что соскочивший с верстака, открылся перед нами. И пахло в нем весело, как в недавно срубленной избе, — смолой и стружками.

Океанск, подобно большинству наших северных городов, был сработан плотниками. Но если, скажем, в Архангельске дощатые лишь тротуары, то здесь даже мостовые деревянные. Улицам это придает какой-то своеобразный уют. Улицы-сени! И древесная пыль (в городе работает несколько лесопильных заводов) носится, искрится, пляшет повсюду, будто это крупинки золота раскачиваются на солнечных лучах.

К сожалению, не было в Океанске старого товарища Петра Ариановича. Незадолго перед нашим приездом он заболел и сейчас лечился на одном из южных курортов.

А нам так хотелось с ним повидаться.

Северное солнце светило неярко, но пространство чистой воды отбрасывало такое сияние, словно это было гигантское вогнутое зеркало.

Жмурясь, я не сразу разглядел наш корабль. Он маневрировал на середине рейда, красиво описывал циркуляцию, катился то влево, то вправо, разворачиваясь на разные курсы. Видимо, капитан выверял магнитный компас.

Я залюбовался кораблем. Он был хорош! Все было в нем гармонично, соразмерно, умно. Внутренняя красота, которую, наверное, способны уловить только глаза и сердце моряка, как бы одухотворяла корабль.

О таком ледоколе Петр Арианович мечтал, наверное, в Весьёгонске, подталкивая шестом игрушечный деревянный кораблик перед быками моста. Такой красавец мерещился ему в ссылке, когда он одиноко прогуливался по берегу пустынного и мрачного залива. Но не суждено было Петру Ариадовичу увидеть корабль, снаряженный для поисков его потаенной Земли…

Медленно разворачиваясь против солнца, «Пятилетка» — теперь уже видно было название на борту — приближалась к пирсу. Мачты и реи отчетливо вырисовывались на фоне бледно-голубого неба.

Признаюсь, я ощутил мальчишескую тщеславную гордость, когда к трапу, переброшенному с корабля на пирс, шагнул капитан и, держа под козырек, как полагается при отдаче рапорта, неторопливо сказал:

— Товарищ начальник экспедиции! Заканчиваю проверку приборов…

Нам повезло: предложение идти на «Пятилетке» принял старый мой приятель Никандр Федосеич Тюлин.

С удовольствием смотрел я на знаменитого ледового капитана. Силой и спокойствием веяло от него — такой он был большой, устойчивый, широкоплечий, очень надежный.

Из-за крутого капитанского плеча, приветливо улыбаясь, выглядывал коротышка Сабиров, который когда- то «расфасовывал» Восточно-Сибирское море во множество пивных бутылок, а также во флаконы из-под одеколона. На «Пятилетке» он шел старшим помощником капитана.

Рядом с ним в ожидании рукопожатия топтались длинный метеоролог Синицкий и плечистый гидробиолог Вяхирев.

И еще одно знакомое лицо выдвинулось вперед из группы встречающих.

К нам с радостным восклицанием, чуть ли не с распростертыми объятиями, кинулся Союшкин! Не раз во время спора о Земле Ветлугина воображал я будущую эту встречу, припасал слова покрепче, поувесистее. Можно сказать, готовился чуть ли не убить его, но сейчас только вяло пожал ему руку.

Да, так случается в жизни…

Но потом о Союшкине, потом! Не будем омрачать встречи с Тюлиным, Сабировым, Синицким, Вяхиревым и с нашим красавцем-ледоколом!

Научные сотрудники окунулись в лихорадочную сутолоку приготовлений.

Андрей засел в штурманской рубке наедине с эхолотом — прибором для измерения глубин. Эхолот был призван сыграть сугубо важную роль в поисках Земли Ветлугина, и мой друг не доверил никому окончательной его регулировки.

Погрузкой командовал Сабиров. Стоя на капитанском мостике, он повелевал корабельными лебедками. По мановению его руки они подхватывали тюки, лежавшие на пристани, и, пронеся по воздуху, бережно опускали на палубу или в недра трюма. Голос старшего помощника гулко раскатывался над рейдом. Как дирижерская палочка, то взлетал, то опускался сверкающий металлический рупор. По прямому назначению Сабиров использовал его не часто, больше полагаясь на силу своих богатырских легких.

На некоторых ящиках чернели надписи: «Не кантовать!» В них были метеорологические самописцы, термометры, магнитометры, астрономические приборы и т. д.

По палубе метался в тревоге завхоз, вконец замотавшийся человек, поминутно вытиравший лысину большим клетчатым платком. На «Пятилетку» под его наблюдением перебрасывались бочки с квашеной капустой, шоколад, керосиновые лампы, витаминный сок, лимоны, стиральная машина, звероловные капканы и многое другое. В трюме размещались в разобранном виде три дома для будущей полярной станции на Земле Ветлугина.

На пирсе лаяли и визжали — просились на корабль — ездовые собаки, которых утихомиривал стоявший возле них каюр с мыса Челюскин Тынты Куркин с неизменной своей трубкой в руке.

На борт «Пятилетки» предполагалось взять самолет. Он своевременно вылетел из Красноярска, но потерпел по дороге аварию. Можно было бы, конечно, попытаться найти замену. Однако это задержало бы выход «Пятилетки» недели на полторы-две, а я не соглашался ни на какие задержки, так как знал, что за штука эти плотные льды, которые встретят нас северо-восточнее Новосибирских островов.

Вот почему «Пятилетка», так же как и знаменитый «Сибиряков», отправилась в путь без воздушного ледового разведчика.

Осторожно разворачиваясь против ветра, она двинулась в море мимо сомкнутой шеренги лесовозов.

По мачте над зданием порта помчались вверх сигнальные флаги: сначала флаг с тремя полосками — синей, белой и синей, за ним — треугольный, как бы перечеркнутый крестом, и, наконец, четырехугольный, с маленьким красным крестиком в центре. Это был прощальный привет Большой земли. Согласно старинному морскому церемониалу, нам желали счастливого плавания.

Разноцветные флажки побежали и по реям лесовозов, замелькали, забились на ветру. Пожелание было подхвачено и повторено всеми океанскими кораблями, стоявшими на рейде. Капитан приказал поднять ответный сигнал: «Благодарю».

Мы миновали Соленый Нос. В скулу корабля тяжело ударилась морская волна и разлетелась ослепительно белыми брызгами.

Глава вторая

ПЕРВАЯ МЕТАМОРФОЗА СОЮШКИНА

Туман уходил на запад.

Только голубоватая дымка стлалась над морем, создавая странную зрительную иллюзию. Водная поверхность словно бы приподнималась чуть-чуть — на полметра или на метр, — и море парило, как обычно говорят на Севере.

Стоя на мостике рядом с капитаном, я залюбовался раскрывающимся перед нами водным простором. Краски медленно менялись на глазах. Вначале море было зеленоватого оттенка, потом стали появляться синие полосы. И чем больше мы удалялись от пологих безлесных берегов, тем все гуще делалась эта синева.

Жизнь на корабле постепенно налаживалась. Под ровный гул машин проходило в кают-компании комсомольское собрание. Андрей рассказывал свободным от вахты молодым морякам о задачах экспедиции. Завхоз сиплым, сорванным голосом распекал кого-то у камбуза. Синицкий хлопотал на баке у своих приборов, и что-то втолковывал ему Вяхирев, энергично жестикулируя.

Я оглянулся на корму. Там стоял Союшкин и неотрывно смотрел на чаек, шумной оравой провожавших нашу «Пятилетку».

Интересно, о чем он думает сейчас?

Быть может, старается понять, почему мы одолели его в споре и, так сказать, влачим за собой к