Пособие честолюбца - Август Котляр

Единственно, чего я читал увлечённо, так это Пушкина и о Пушкине, поскольку он самый гениальный русский гений, а его время — самое аристократическое в истории России. Лермонтову я отдавал должное, но не любил, Гоголю тоже отдавал должное, но без любви, хотя и с восхищением к его силе выражения. Он и Лесков с Салтыковым-Щедриным были самыми глубокими и пронзительными описателями нашей духовной красоты. Не буду говорить о Герцене и Огарёве, о Белинском и Писареве. Это были неглупые люди, но не более. Большими поэтами были Фёдор Тютчев и Афанасий Фет. Тургенев был большим мастером русского слова, но до пушкинской и гоголевской точной лаконичности он не смог подняться. Некрасов поэт так себе. Чернышевский — мужественный человек, но чистый социальный бумагомаратель. Панаев со Скабичевским обессмертили свои имена благодаря Бегемоту и Коровьеву. Толстой и Достоевский — великие баламуты земли русской, к тому же страшные зануды. Тогда ведь платили построчно, вот они и клепали зубодробительную тягомотину, размазывая кашу по столу. Это же всё мыльнооперная литература, рассчитанная на толстые журналы, заменявшие скучавшим домохозяйкам телевизор. Поэт Надсон прославился только тем, что был любимым поэтом дедушки Ленина. Кстати, любимым чтивом Ленина был телефонный справочник, а вовсе не Карл Маркс. Иван Бунин — большой писатель, но лучшее его произведение — «Окаянные дни», а не что-нибудь другое.

Девятисотые и десятые годы дали множество литературных экспериментов, но это была дошедшая до нас затухающая волна французского декаданса. Я, на свой вкус, не нахожу такого уж глубоко очарования ни в Бодлере, Рембо и Верлене, ни в Хлебникове, Гумилёве, Брюсове и Блоке. Единственно занятными штучками в французском декадансе я нахожу два романа Жориса Гюисманса — «Наоборот» и «Без дна», с коими я тебе настоятельно рекомендую ознакомиться, хотя Дез Эссент — не фигура для подражания. Лучше уж брать пример с Енса Боота из повести Ильи Оренбурга «Трест «ДЕ». Горький, Бабель, Маяковский, Булгаков, Паустовский, Шолохов, Фадеев, Шукшин, Распутин, Афанасьев — отличные литераторы. Люблю ли я их? Скорее, отдаю должное. А должное я отдаю больше всех Набокову за лучший русский язык двадцатого столетия. Прочти «Дар». Содержание так себе, но язык эталонен. Если уж говорить о любви, то мне симпатичнее Аверченко, Зощенко и Хармс, а также Ильф с Петровым.

Если же тебе всё ж непременно хочется постичь русскую духовность во всей её неизбывной, непреходящей и неприглядной красе, прочти книжечку маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». Всё в твоей пока неокрепшей головке станет на свои места: и духовность, и «что делать», и «кто виноват». Почитай иностранцев, писавших и пишущих о нашей любимой родине. После рыданий ты полюбишь Русь Святую ещё крепче.

Если ты хочешь понимать национальные характеры, прочти Гюстава Лебона. Он даст тебе методологическую базу для понимания психологии больших скоплений людей.

Моё любимое чтиво — античные авторы вроде Геродота, Тацита, Плутарха. Я люблю досократиков, киников, Платона и Аристотеля. Я люблю перечитывать восточные трактаты о военном искусстве и Свод законов Тайхорё. Я люблю древнекитайскую философию и японскую средневековую поэзию. Из всех беллетристов европейского Нового времени я лишь иногда перечитываю Бальзака и то только «Человеческую комедию», выделяя наиболее способных персонажей вроде Жака Коллена, Гобсека, Анри де Марсе, Растиньяка, Максима де Трая и ещё нескольких, которых ты без труда обнаружишь. За что я люблю Бальзака? За жизненность, за неутраченную поныне актуальность.

Я бы тебе рекомендовал прочитать Бертрана Рассела «Историю западной философии», а затем прочитать тексты тех философов, о которых он пишет. Это даст тебе кругозор. И рекомендую почитать тебе работы по истории науки и искусства. Читай биографии исторических деятелей, а также мемуары. Там больше достоверности, чем в учебной литературе, которая подвержена идеологическому влиянию. Рекомендую прочитать биографии Джона Пирпонта Моргана, Джона Рокфеллера, Пола Гетти и Аристотеля Онассиса. Это всё ж лучше поможет понять тебе механизм восхождения к вершинам богатства и власти. нежели чем раскрытие характера Фрэнка Каупервуда большим художником Теодором Драйзером.

Я, повторюсь, не люблю художественную литературу за подавляющий процент порожняковости её содержания. На мой взгляд, достаточно пустая трата времени читать и вчитываться в чужие графоманские бредни. (Хотя, признаюсь, я считываю модные новинки, чтобы держать руку на пульсе времени.) Если ещё уважительно отношусь к поэзии за навевание чувств, к мемуаристике и путевым заметкам, то к большинство поделок так называемой художественной прозы считаю вымученной из глупых голов чистой байдой для уничтожения драгоценного досуга. Вообще, много читать — утомительно для зрения.

Узнай побольше о Фридрихе Флике — этот достойнейший из достойных прочитал за всю жизнь лишь одну книжку — «Трое на снегу». Что не помешало ему стать мультимиллиардером. Чего и тебе желаю. Пиши.

Письмо 8

Ты поднял сложную тему, предположив, что, если я не люблю русскую литературу, то я и не люблю родину. Любовь — это вообще некая вещь/явление/понятие, не имеющая чёткого определения. Невозможно даже сказать, что есть любовь матери к сыну, сына к отцу, мужчины к женщине, мужчины к мужчине, а ты сразу про родину.

Что такое родина? Ландшафт? Люди, его населяющие? Правовые и хозяйственные связи между этими людьми?

Давай попробуем обозначить реперные точки, дабы нам ввести оси абсцисс и ординат, на которых мы построим контур любви и родины, а затем, введя ось времени, выдуем из контура тридэшную модель, которую крути как хочешь.

Что есть жизнь на родине у ныне живущих поколений? Ясли, сад, школа, институт, работа, жена с дитями, пенсия, больница, морг, кладбище. Ну и телевизор, конечно. Бесконечная фоновая картинка, как волшебное зеркальце, показывающее то, что тебе совсем не интересно. Родина — это кажущаяся бесконечной, но быстро проходящая цепь событий — от зловонной пелёнки до смердящего савана. В этом процессе мы вступаем в сношения с другими людьми, плывущими по той же реке времени по примерно той же траектории. И происходит это на одном ландшафте. Что здесь любить? Без чего из этой череды событий мы бы с радостью не отказались? Разве только не от баб и водки, а без остального вполне счастливо бы обошлись.

Школа — по крайней мере так декларировалось — пыталась прививать в числе прочего и любовь к родной природе. Люблю ли я русскую природу? Да насрать мне на природу. Что в ней любить — совокупность древесно-кустарниковых насаждений? Равнинную топографию? Насекомых и всяких ёжиков-белочек-зайчиков? Или может снегом и другими осадками прикажешь любоваться? Многие очевидно привычные вещи вовсе не очевидны.