Русич. Перстень Тамерлана - Андрей Посняков

Страшно заверещав, писарь признался во всем.

– А не врешь? – изумленно переспросил его Феофан. – Скоморох тебя прельстил? Ну и скоморохи-потешники. Вот уж, правду говорят – скоморошья потеха Сатане в утеху. Пора, пора разобраться со скоморохами… Отойди-ка прочь, кат… Вот что, Аврааме, спасти тебя хочу я.

– Что надобно, отче? Только скажи, все исполню. – Авраамка заплакал, роняя на каменный пол кельи крупные тяжелые слезы. – Только не вели кату…

– Не велю… – усмехнулся епископ. – Пойдешь сейчас, снесешь скоморохам еды да пития. Токмо… Сперва посыплешь вот этим. – Феофан достал из сундучка небольшую склянку.

Писец скривился:

– Так это ж… Душу не погуби, отче!

– Что? – сурово сдвинул брови епископ. – Снова к кату захотел? Ин ладно. Мне-то что? Пущай запытает до смерти. Кат!

– Нет! Нет, отче! Я согласен, согласен…

– Ну вот так-то лучше… Эх, поговорить бы с тем скоморохом как следует, да времени нету… Не ровен час – начнется…

Вздохнув, епископ посмотрел в окно, словно намеревался пронзить взглядом суровые городские стены. Времени у него, и в самом деле, не было. И ни у кого в городе не было: эмир Осман, лучший полководец Тимура, получив грамотку от Аксена, уже выстраивал в боевые порядки своих верных гулямов.

Они появились к вечеру, окружая обреченный город подковой. Полки лучших военачальников – Энвер-бека, Саим-ходжи, Бекши-оглана – рвались в бой, несмотря на близившуюся ночь; сам эмир Осман, чья ставка гордо возвышалась на холме с вырубленными остатками рощи, по обычаю, отдавал город на три дня своим воинам. Золото, серебро, богатые вещи, хорошая еда, рабы, женщины. Все это лежало перед войском эмира – протяни руку. Его надо было только взять. И что такое крепостные стены? Что такое рвы, башни, ворота? Разве сдерживали они хоть когда-нибудь ярость неистовых гулямов Тимура? Тем более сейчас, когда все слабые места обороны благодаря предателям стали известны эмиру?

На вершине холма, сидя на белом коне, покрытом украшенным золотом чепраком цвета человеческой крови, эмир Осман три раза поднял и опустил саблю:

– Вперед, воины! И да пребудет с вами благословение Аллаха.

С воинственным криком латники Энвер-бека бросились через реку, на ходу выпуская стрелы. Зеленое знамя с бунчуком из конских хвостов реяло над ними, как символ близкой победы. Отдохнувшие, пощипавшие свежей травы кони, воины – статные, хорошо обученные молодцы, гордость Мавераннагра, один к одному, и каждый – четко знает свою задачу. Никогда не было в войске Тимура простых земледельцев-общинников. Дело крестьян – собирать урожай и платить налоги, война – дело воинов, предначертанное священной Ясой славного Чингисхана. И воины знали, за что воюют: весь окружавший их почет, богатство – средь них не было бедняков, – славу, все нужно было подтверждать кровью, чужой… и своей, если надо. Кто противостоял им на стенах Угрюмова? Опытная – но весьма малочисленная дружина во главе с воеводой, стальные ратники – ополченцы: торговые люди, ремесленники, смерды… Да, им было не занимать мужества, но ведь к мужеству хорошо б и умение! А кто сказал, что защищать город – простая работа?

Воевода Панфил Чога с наместником, боярином Евсеем Ольбековичем, оба в двойных панцирях – верхнем – из грубых плоских колец и нижнем – из колечек поменьше, в алых плащах и блестящих шлемах стояли на воротной башне, разглядывая неисчислимые полчища, с криками несущиеся к стенам. Рядом с ними, плечом к плечу, радостно скалил зубы ордынский князь Тайгай – гуляка и вертопрах, но отважный и преданный воин.

– Ничего, – ободряюще кричал он вниз, идущим на стены воинам. – Выстоим! А не выстоим – так погибнем с честью, ух и повеселимся же напоследок!

Один из воинов проворно забрался на башню. Бросился к воеводе, оттесняя охрану, шепнул:

– Что с Феофаном делать, батюшка?

Панфил перевел взгляд на наместника. Тот кивнул:

– Хватать да в поруб его. Некогда сейчас разбираться, победим – победа все спишет, а нет – так не на кого будет и жалиться! Долго только там не задерживайтесь, эвон, вражины-то, так и прут!

И в самом деле, особый инженерный отряд Саима-ходжи под прикрытием воинов Энвер-бека уже тащил к воротам таран, а на берегу реки разворачивал тяжелые камнеметные машины. Миг – и засыпан хворостом ров, полетели на стены лестницы.

– Ва, Алла!

– Эх, постоим за родных, робята!

На головы проворно взбирающихся по лестницам воинов посыпались камни. Полилась вниз горячая смола из специально разогретых на стенах чанов. В ответ в осажденных полетели стрелы, тысячи, сотни тысяч, многие из которых, пропитанные специальным составом, горели ярким желтовато-оранжевым пламенем.

Таким же пламенем внезапно взорвались на холме тюфяки-пушки. Маломощные, небезопасные еще и для самих пушкарей, стрелявшие большей частью – куда бог пошлет, они все ж вызывали невольное уважение огнем, пламенем, громом! В войске эмира их насчитывалось около трех десятков. В шесть раз больше, чем было на стенах Угрюмова. Да что пушки… Собранные баллисты с воем выпустили первую партию зажигательных ядер. Повсюду в городе запылали пожары, черный дым поднялся в небо, а стрелы все летели тучей, и неясно уже было, где дым, а где стрелы.

– Ва, Алла! Алла!

Отстреливая защитников, упорно лезли на стены воины Энвер-бека. Совсем обнаглев, приставили целых три лестницы к воротной башне. Одну откинули, другую – перебили камнями; вместо них тут же появились еще. Вот уже и вылез кто-то с чумазой рожей, замахнулся саблей:

– Ва, Алла!

– Улла-Гу!!! – закричал в ответ Тайгай, беспутный ордынский княжич, метнулся всесокрушающей молнией, взмахнул саблей… Окровавленной капустой полетела вниз, под стены, голова первого воина, покатился с лестницы и второй, и третий. Воевода Панфил с наместником не отставали – рубили врагов так, что скоро вся башня оказалась забрызгана кровью.

На подмогу снизу поднимались воины. Сменить начальников – не дело командования на башне драться, у них другие заботы.

– Пойдем с нами, Тайгай, – спускаясь, позвал Панфил Чога. Куда там!

Дорвавшийся до битвы княжич его и не слышал. Лишь скрипел зубами, улыбался, да махал саблей:

– Улла-Гу!

Наместник с воеводой быстро удалились на угловую, более безопасную башню. Эх, надо было строить новую, внутри города, возвести Кремль-детинец, как раз на такой случай, да ведь и хотели же, начали, но вот не успели. На пути командования то и дело попадались отряды городских ополченцев – кузнецов (этих можно было узнать по тщательно выкованным доспехам), суконников, гончаров, скобарей, лотошников. Кто в чем – кроме кузнецов, уж те-то могли себе позволить – вооружены кто рогатиной, кто дубиной, а кто и вовсе ничем, окромя обычного топора, оружия, впрочем, довольно дельного, особенно если уметь пользоваться да насадить на шест подлиннее. Черный, удушающий дым поднимался со всех концов города, закрывая синеву вечернего неба. Продержаться бы до ночи. А потом? Придет подмога от князя? Вряд ли – Тимур только того и дожидается, отправив к Угрюмову эмира Османа. Да и что ночь? Прекратится штурм? А может, нет, ведь всякое бывало…