Горец-изгнанник - Моника Маккарти

Его горячий взгляд охватил ее всю, впитывая каждую клеточку ее тела, — особенно почти обнаженную грудь. Соски у нее затвердели от его внимательного взгляда.

Это платье действительно вызывающее. Но, судя по Тому, как его глаза упивались округлостями и глубокой ложбинкой между ними, нужно признать, что Элис, возможно, была права. Лиззи никогда не стать писаной красавицей, как ее кузина Флора, к примеру, но это не значит, что она не может быть соблазнительной.

— И как вы предлагаете нам это выяснять? — Голос у него был восхитительно хрипловатый.

Она улыбнулась с дьявольским блеском в глазах.

— Уверена, мы сможем что-нибудь придумать. — Она опустила взгляд, на заметный холм в его штанах.

Рот у нее внезапно пересох. Вся напускная храбрость куда-то пропала. Она была совсем не так уверена в себе, как притворялась.

Бессознательно Лиззи облизнула нижнюю губу. Выступающий холм еще увеличился в размере, если только это возможно. Кажется, его что-то мучает, но Элизабет обнаружила, что становится безжалостной, когда хочет этого мужчину.

Лиззи медленно приблизилась к нему, наслаждаясь тем, как его тело напрягается при ее приближении, а внимательный хищный взгляд следит за каждым ее движением. Ей стало жарко. Впервые в жизни она ощутила силу желанной женщины. Это придавало ей отваги.

Она плотно прижалась к нему. Жар от соприкосновения удивил их обоих. Ей нравилось ощущение его твердого тела, нравилось чувствовать выпуклые мышцы.

Он застонал как от боли.

— Вы не понимаете, что делаете.

Голос у него стал какой-то немного неестественный. Сильные мускулы рук и плеч напряглись. Она вздернула подбородок. Его глаза впились в ее глаза, горячие и полные страсти.

— Пути назад не будет. Если вы станете моей, я вас больше не отпущу.

Сердце ее сжалось от его властного тона.

Она обняла его за шею и встала на цыпочки — он действительно ужасно высокий, — ее тело тянулось к нему. Все очевиднее становилось их обоюдное желание.

Это невозможно было отрицать — ее твердые соски упираются в его грудь, его восставший член — в ее живот. И жар. Столько жара. От него они, кажется, плавятся.

— Согласна, — сказала она. — Я не хочу отступать. Хочу только тебя. — Она покрыла мелкими поцелуями его лицо, наслаждаясь солоноватым вкусом его кожи и ощущением колкого подбородка на своих губах. Ей хотелось вдыхать его. Поглощать его. Лизнуть каждый дюйм его сильного тела.

Его сердце колотилось у ее сердца, и она знала, что он тоже с трудом держит себя в узде.

Она продолжала целовать его, пока не дошла до чувствительного места под ухом.

Он покачнулся, но все еще не касался ее. Сила воли, выдержка у него была завидная, но и у нее тоже — и наконец она обнаружила слабое место в стальной броне своего грозного воина. Теперь она не намерена отступать.

Она потерлась еще немного об него, водя сосками по его груди, трение вызвало приятное ощущение в животе, между ног. Она закрыла глаза, погружаясь в волну жара и неги, ощущая настойчивое желание.

Его мощный член, прижимающийся к ней, дразнил ее. Ее губы блуждали возле его уха, и она произнесла свои порочные мысли вслух:

— Я хочу, чтобы ты был во мне.

Вот оно. Он в ответ мог только прошептать:

— Что же ты делаешь, Элизабет…

И впился в нее хищным поцелуем. Поцелуем, который проник в ее душу, полностью захватил ее. Не теряя больше времени, он подхватил ее и понес на постель.

Его тело пылало. Патрик никогда в жизни не был так возбужден. Его скромная милая маленькая Лиззи превратилась в настоящую соблазнительницу. Она замыслила покорить его. Черт, она уже сделала это.

Все его благородные намерения забыты в один миг.

«Я хочу, чтобы ты был во мне».

Он тогда чуть сразу не кончил, все его тело дошло до предела, когда она соблазнительно прижалась к нему. Его самообладание разлетелось на куски. Он мог думать только об одном — бросить ее на постель, раздвинуть ей ноги и входить в нее до тех пор, пока наконец не утихомирятся демоны, ревущие в его голове. Пока сильные мучительные эмоции, вырвавшиеся на свободу от ее нежного прикосновения, не оставят его. Пока не прекратится жжение в его груди.

«Она любит меня». Боже. Не может он принять ее любовь! Слишком велика ответственность. Он только ранит ее. Но на один безумный миг ее щедрый дар невыразимо тронул, покорил его. Он был почти… счастлив.

Его поцелуй был жестким, как наказание за то, что она вызвала у него такие чувства. Он был в отчаянии. Потерял контроль. Никогда еще он не испытывал такого непереносимого желания. Она нужна ему. Как умирающему от голода нужна еда. Как умирающему нужно отпущение грехов. Сейчас. Пока все не пошло к чертям. Пока она не передумала.

Хотя это ей, кажется, не грозит. Она решила не отступать ни на шаг, завоевывая его. Ощущение ее сладкого шелковистого языка, соприкасающегося с его языком, самозабвенно изучающим его рот, доводило его до неистовства.

Он пил ее. Ее жар. Ее сладость. Господи, он не мог насытиться. Его язык кружил вокруг ее языка, извиваясь в волнующем ритме, который как эхо повторял пульсацию его возбужденного члена, когда он нес ее к постели.

Она тихо вскрикивала от наслаждения, и это только усиливало его желание. Ее ягодицы давили на тяжелую головку его члена, когда он держал ее, и ему казалось, будто он сейчас взорвется. Соблазн обвить свою талию ее ногами и войти в ее жар был почти непреодолим. Было бы так просто задрать ее юбки и подставить руку под ее бархатистые обнаженные ягодицы, поднять ее, и он бы погружался в нее все глубже и глубже.

Что за черт, что же с ним такое? Он ведет себя как настоящий варвар.

Он и есть варвар. Ему хочется довести ее до того, чтобы она не могла больше думать ни о ком, кроме него.

Патрик прервал поцелуй, чтобы поудобнее уложить ее, заставляя себя не спешить, обуздывая зверя, который бушевал в нем. Он быстро разделся и лег рядом с ней.

Мягкое давление ее тела, вытянувшегося рядом с ним, — это было уж слишком. Ему хотелось погрузиться в нее, почувствовать, как нежная плоть окутывает его в целительном объятии. Не в состоянии больше ни секунды медлить, он подсунул ладони под ее талию, обнял за бедра, чувствуя все очаровательные изгибы сквозь тонкую ткань платья.

Он чувствовал себя как ребенок, дорвавшийся до сладостей. Он не знал, с чего начать, но готов был съесть все, до последней крошки. Она растаяла бы в его рту. Растеклась бы теплым сладким сиропом.

Он взял ее груди в ладони. Нежные, округлые, упругие, они оказались еще более роскошными, чем он себе воображал, — а он много чего воображал в ту последнюю ночь, когда волнение в чреслах становилось невыносимым.