Невинность - Дин Кунц

Потом молчал, пока Гвинет не доиграла композицию до конца. Последняя нота улетела от нас, как медленная птичка, подхваченная восходящим потоком воздуха.

– Я действительно слышал ее ночами, – повторил я.

– Я тебе верю.

– Но если ты не записывала ее и больше никто и нигде не мог…

– Тем не менее ты слышал ее. Я не знаю как. Но, возможно, знаю почему.

Я не очень-то понимал, что она хотела этим сказать – не-как-но-почему, и спросил:

– Почему?

Сначала она молчала, но потом все-таки ответила:

– Я не хочу говорить… вдруг ошибусь. Не хочу надеяться на что-то ложное.

Зазвонил ее мобильник. Она включила громкую связь.

– Алло?

Все мягкие интонации вымыло из голоса дешевым виски, слова звучали тихо и грубо, словно пропущенные через наполненный камешками зоб птицы.

– Мисс Гвинет, это я.

– Что-то не так, Саймон?

– Какие-то парни, они ищут вас.

– Какие парни?

– Соседи двух ваших квартир позвонили мне. Сказали, эти парни приходили, спрашивали о вас. Вашим соседям не понравился вид этих парней, они подумали, что я должен знать об этом.

– Мои соседи никогда меня не видели. Я их не знаю, Саймон, откуда ты знаешь их?

– Ну, мисс Гвинет, они дружелюбные, и я дал им мой номер телефона, знаете ли, вдруг прорвет трубу или что-то случится, когда вас не будет дома.

– У соседей есть телефон управляющей компании, и это все, что им нужно. Саймон, я просила тебя ни с кем обо мне не говорить.

Огорчение в ее голосе, похоже, расстроило его.

– Нет, нет, я никогда этого не делал. Не говорил о вас. Я назвал им другое имя, не ваше настоящее, и мы говорили только о пустяках, о том и о сем, как часто говорят люди.

Она встала.

– Но ты дал им свой номер телефона. Саймон, ты должен немедленно уехать.

– Отсюда? Из моего маленького, уютного гнездышка? Куда я поеду?

– Куда угодно. Эти люди придут к тебе.

– Но, мисс Гвинет, эти соседи, у них только номер моего телефона, не мой адрес, даже не моя фамилия.

– Эти люди, которые придут за тобой, у них большие связи, друзья в высоких кабинетах. Со временем они обязательно тебя найдут.

– Но куда я пойду? Некуда мне идти.

– Иди к моему опекуну. Я ему позвоню и скажу, чтобы он тебя ждал.

– Даже в хорошую погоду это слишком далеко, мисс Гвинет. В такой буран невозможно далеко уйти. Я хочу сказать, для человека моего возраста.

– Ты по-прежнему не водишь автомобиль?

– С моим прошлым мне никогда не выдадут водительское удостоверение, мисс Гвинет. Да и кому в этом городе нужно ездить на автомобиле? У меня есть велосипед и такси. Больше ничего и не требуется, но по такому глубокому снегу на велосипеде не проехать, и такси сегодня не вызовешь.

– Я приеду за тобой, Саймон, – сказала она после паузы. – Отвезу тебя.

– Если эти парни придут сюда, я им ничего не скажу. Совершенно ничего. Вы знаете, что не скажу, мисс Гвинет. Я скорее умру.

– Знаю, Саймон. Но я не хочу, чтобы ты умер, а до этого может дойти. Буду у тебя через полчаса.

– Да благословит вас Бог, мисс Гвинет. Извините, что доставляю столько хлопот. Вы ангел. Это чистая правда.

– Спасибо тебе, Саймон. Через полчаса. Идет?

– Идет.

Она разорвала связь.

– Телфорд и ему подобные выглядят людьми, но они животные.

– Они не животные. – Я покачал головой. – Животные убивают, лишь когда хотят есть. Животные страдают, но они ни на кого не возлагают вину за свои страдания. И они никогда не завидуют. Кто такой Саймон?

– Человек, который почти потерял свою душу, но потом все-таки обрел ее вновь. Пошли.

В первый раз я увидел настоящих собак, а не их картинки, в восемь лет, вскоре после того, как мать выгнала меня из дома.

Между церковью, где меня чуть не избили, и стоянкой для грузовиков, где я спрятался в кузове под брезентом, я шел по лесам с козодоями и древесными лягушками, пересекал луга, где стаи желтых бабочек порхали, словно опавшие лепестки солнца, к которому хотели вернуться, а потом к окруженному наполовину развалившейся изгородью пастбищу, на котором не пасся скот.

Тяжелые громады облаков неспешно плыли по небу. В разрывах между ними проглядывала предвечерняя темная синева. Скатывающееся к западному горизонту солнце подсвечивало золотом вершины этих облачных гор. День уходил, ночь могла пройти спокойно или принести грозу. В этот час никто ничего не мог сказать наверняка.

Я перелез через изгородь и двинулся через пастбище. Оставил за спиной, наверное, четверть, когда слева в траве появились две собаки. Одна – немецкая овчарка, вторая – помесь овчарки и, возможно, какой-то гончей.

Поскольку собаки – самый одомашненный вид животных, я полагал, что они не будут такими же дружелюбными, как дикие звери в лесу, где я вырос. Так давно связанные с людьми, они наверняка переняли привычки своих хозяев. Я ожидал, что они набросятся на меня и порвут на куски.

Конечно же, я побежал, но не так быстро, чтобы оторваться от собак. Они мигом догнали меня, но не накинулись, а побежали с обеих сторон, глупо улыбаясь и виляя хвостами.

Бежать я перестал, тревожась, как бы они не почувствовали мой страх, но продолжал идти. Они обогнали меня, принялись играть, гоняясь друг за дружкой, притворно кусаясь, валяясь по траве, снова вскакивая. Я по-прежнему их боялся, но уже с удовольствием наблюдал, как собаки резвятся.

Миновал половину пастбища, когда они вернулись, тяжело дыша, принюхиваясь. Уловили запах ветчины с церковного пикника, которым тянуло из моего рюкзака. Два ломтя я съел на завтрак, но один, завернутый в алюминиевую фольгу, лежал в боковом кармане рюкзака.

Я подумал, что собаки все-таки такие же дружелюбные, как лесные звери. Тех существ я воспринимал своей семьей в большей степени, чем мою неуравновешенную мать. Не снимая рюкзака, я расстегнул молнию кармана, в котором лежала ветчина, достал, снял фольгу, разделил ломоть на куски и скормил собакам.

Они вели себя идеально, каждая терпеливо ждала, пока я дам другой кусочек ветчины, и так до самого последнего. Они не выхватывали их зубами из моих пальцев, а брали очень осторожно, едва прикасаясь к ним мягкими губами. Когда же я сказал: «Все», не настаивали на добавке.

И тут я услышал голос: «Они не кусаются. Они хорошие и добрые».

В пятидесяти или шестидесяти ярдах я увидел мужчину в охотничьей куртке с большими наружными карманами, который направлялся ко мне с ружьем на сгибе руки. Несмотря на оружие, он не выглядел угрожающим, но все бы изменилось, как только он приблизился бы и увидел мое лицо под капюшоном.