Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - Джулия Бойд

Кокс вполне комфортно провел три недели в трудовом лагере под Ганновером. Конечно, приходилось часто отдавать нацистские приветствия и много маршировать в тускло-серой униформе с лопатой на плече, словно это была винтовка. Однако для крепкого молодого новозеландца работа не оказалась сложной. Кокс копал канавы в заболоченной местности, вырубал подлесок и делал вязанки. Большинство товарищей по работе были родом из Ганновера и Рурской области. Когда командир не наблюдал за ребятами, они «загорали или ловили в зарослях вереска змей». Кокс стал еще более подтянутым. Так он описывал свое времяпрепровождение: «Мы начинаем работать в 7 утра в сельской местности, напоминающей Восточную Англию. Маршируем по полям. На горизонте виднеются леса, все еще подернутые дымкой. В полдень облака ползут по широкому и синему северогерманскому небу. Мы работаем, убираем комнаты в бараке, играем в футбол, ночью прокрадываемся на улицу, чтобы набрать груш из расположенного поблизости крестьянского сада. Очень быстро я ощутил товарищескую атмосферу молодежи»[415].

В лагере не было военной подготовки как таковой, но Коксу очень хорошо удавалось одно упражнение – «пробежать сто ярдов, проползти еще десять и бросить муляж гранаты с длинной рукояткой в начерченную в пыли мишень». Когда Кокс заявил, что это и есть часть военной подготовки, его товарищи запротестовали. Разве он не знает, что это просто спортивное упражнение, которое выполняют в каждой немецкой школе? Хотя товарищам Кокса нравилась армейская сторона лагерной жизни, – многие предпочитали проходить строевое обучение, а не играть в футбол во второй половине дня, – никто из них не был ярым нацистом. Кокс подвел итоги своего пребывания в лагере, написав статью в британский журнал «The Spectator». Он пришел к выводу, что Имперскую службу труда Германии нельзя обвинить в том, что в лагерях занимаются подготовкой к войне. Однако в стране делалось все возможное, чтобы в случае войны «немецкая молодежь была бы и физически, и морально подготовлена к ведению боевых действий»[416].

Кокс был активным и инициативным молодым человеком, он стремился извлечь максимум из своего путешествия в Третий рейх. А вот для неуверенного в себе Энтони Тойнби – старшего сына британского историка Арнольда Дж. Тойнби – нацистская Германия была худшим из возможных мест пребывания.

Он учился в Боннском университете, где изучал русский и сербский языки, а также занимался фехтованием. Большую часть времени Тойнби чувствовал себя подавленным и стесненным. Он принимал участие в демонстрации против Версальского договора, пел песню Хорста Весселя, отдавал нацистское приветствие («можно много чего сказать по поводу нацистского салюта, но он определенно развивает мускулы правой руки, в которой держишь шпагу»[417]), а потом неожиданно начинал интересоваться коммунизмом: «Надо будет попросить М рассказать мне о коммунизме, я не очень в нем разбираюсь. Если мне понравится идея коммунизма, я всерьез займусь его изучением. Было бы так захватывающе сделать что-то против этих ужасных нацистов»[418].

Через несколько месяцев Энтони наконец определился, по крайней мере, на какое-то время. 11 мая 1934 г. он написал в своем дневнике, что присоединился к коммунистической ячейке, которая только-только формировалась и планировала действовать под видом бридж-клуба. «Учитывая выбранное прикрытие, – продолжал Энтони, – было решено, что все участники должны научиться играть в бридж. Я не умел, поэтому М вчера меня научил». Члены ячейки планировали участвовать в восстании в Саарбрюккене, которое готовилось на случай возвращения Саара в состав Германии в результате плебисцита 13 января 1935 г. «Винтовки и пулеметы будут, скорее всего, французского производства, – писал Тойнби после очередной встречи «клуба игры в бридж». – Я сказал, что также можно использовать автоматы Томпсона, поскольку они идеально подходят для уличных боев. М упомянул, что в случае успеха восстания есть вероятность того, что некоторым из нас присвоят номинальные звания, принятые в Красной армии». Вся эта затея была, конечно, детской забавой. О несерьезности планов юных коммунистов говорит хотя бы тот факт, что Тойнби подробно описывал их встречи в дневнике.

Такая наивность могла бы вызвать симпатию, если бы не опасность, которой Тойнби подверг всех своих товарищей, особенно когда он жил в пронацистской семье. В любом случае сам Энтони никогда не верил ни в коммунизм, ни в восстание. «Все это звучит очень надуманно и маловероятно, – признался он в дневнике, – но об этом приятно размышлять, и даже, если в итоге ничего не выйдет, будет занятно потом перечитать эти записи».

Революционная карьера Энтони Тойнби закончилась, так и не начавшись. Молодой человек продолжил проводить время в Бонне, искать девушку, заниматься греблей («проплыли 46 километров до города Линц-ам-Райн на байдарке с фиксированными сиденьями») и пить с друзьями: «Под конец вечера мы попали в сомнительное, но занятное местечко в неблагополучной части города. В этом заведении было много евреев, поскольку в нем, в отличие от большинства мест в Германии, еще обслуживали неарийцев».

Тойнби сохранял на страницах дневника то, что поднимало ему настроение: «За весь серый ноябрьский день осталось два светлых воспоминания: вид на долину Рейна с горами на заднем плане, увиденный с пригорков вокруг Оберкасселя. Как раз наступала темнота, и в городе зажигались огни. Второе воспоминание: кладбище в День всех святых с горящими на могилах свечами. Было настолько красиво, что у меня появилось чувство, будто захороненные там люди не умерли»[419].

Бидди Барлоу выросла в интеллигентной семье и вышла замуж за одного из внуков Чарльза Дарвина Эразмуса Барлоу. В своих мемуарах Бидди размышляет о том, зачем родители отправили ее в те годы в Германию:

«Парадоксально, что в 1930-х гг. родители, придерживавшиеся либеральных взглядов левого толка, часто отправляли своих детей для расширения кругозора в нацистскую Германию. Моя сестра училась в Штутгарте, брат – в Тюбингенском университете, а Эразмус сразу после окончания школы жил недалеко от Шварцвальда в семье учителя»[420].

Неужели родители этих молодых людей не читали газет? Или они считали, что нацистские бесчинства – просто ничто по сравнению с творчеством Шиллера и Баха? В случае с Бидди Барлоу родители, судя по всему, отправили дочь в Германию исключительно из прагматических соображений. Ее семья ненавидела Гитлера, боялась, что тот начнет новую мировую войну, и считала неприемлемой идею расового превосходства, но «курс обмена был выгодным»[421]. Не вдаваясь в подробные объяснения, отметим, что многие британцы не смогли скорректировать свое традиционное уважительное отношение к немецкой культуре с реалиями национал-социализма. Несмотря на постоянно ухудшающуюся политическую ситуацию, молодые британцы находились в нацистской Германии вплоть до начала Второй мировой войны.