Горячая точка - Иван Сербин

— Открывайте, — громко сказал майор, и снова пришло ощущение, что он видит, как человек крадучись отходит от двери.

Сергеев передернулся:

— Как бацилла под микроскопом.

— Думаешь, слушают? — спросил Беклемешев, снова нажимая кнопку звонка.

— А как же. Тут подобные развлечения в порядке вещей. Вместо театра. Культурный досуг называется. Соседи скандалят — они хвать стакан и бегом к стенке. Вникают. Из-за чего ссорятся да кто победит. Морды били или обошлось без артиллерии. Вот так. Все про всех все знают. А как ты думал? Старый «коммунальный» район. Это тебе не «спальник», не Алтуфьево-Митино-Новокосино. Здесь, Зиновий, люди на этом взрощены. У них во дворе вся жизнь проходит. — Никто не открыл. В новеньком «глазке» не мелькнула тень. Ни шороха, ни скрипа. — Может, никого дома нет?

— Есть, — ответил Беклемешев. Он не мог объяснить свои «предчувствия-предвидения» и поэтому сказал просто: — Я слышал шаги.

— Слесаря будем вызывать? — деловито потер руки Сергеев.

— Подождем пока. Пошли во двор. Побеседуем.

— С кем?

— Да вот с почтенными родителями, забивающими «козла» на глазах у блудного сына.

— А-а-а, — Сергеев засмеялся. — Ну пойдем.

На сей раз отреагировали на чужаков спокойнее. Мамы, правда, примолкли, подобрались, и взгляд у них стал тягостливо-ожидающим, но мужички проигнорировали приезжих. У них была своя шкала важности новостей, и появление двух незнакомцев занимало в ней далеко не первое место.

Беклемешев подошел к ним, остановился рядом. Пожилой одутловатый «козлист» в мятой кепке, коричневой болоньевой куртке, не отрываясь от игры, коротко поинтересовался:

— Ну?

— Светлана Ивановна Полесова, — просто ответил Беклемешев.

— Дома, — ответил одутловатый.

— Не откроет, зря ломитесь, — добавил второй, скуластый, простолицый, с соломенными жидкими волосами, крепкими, хоть и маленькими руками и мощным торсом.

— Почему?

— А так, — хохотнул третий — молодой, опухший, расхлябанный парень в грязноватом плаще, джинсах и свитере, из-под которого торчал воротник грязноватой же рубашки.

— С тех пор, как Петька вернулся, она никому не открывает, — пояснил первый. — Если хотите с ней поговорить, дождитесь Илью.

— Ага, — снова влез молодой. — Тетка Света в него как в бога верит.

— Боится, что Петьку снова увезут, — пояснил соломенноволосый.

— Петька — это Петр Ильич? — уточнил Беклемешев.

— Чего? — удивился одутловатый. Видимо, подобное обращение применительно к людям Петькиного возраста было здесь не в ходу. — Какой Ильич? — И тут до него дошло. — А-а-а, точно. Ильич. И правда, Ильич. — Он звонко шлепнул «костью» о стол и победно возвестил: — Рыба!

Молодой полез под стол, достал бутылку водки, снял с лавочки дешевые рюмки, налил, и они выпили. Без тостов, молча.

— Будешь? — спросил, морщась, соломенноволосый у Беклемешева.

— Я на работе. А разве Петр не погиб? — «удивился» майор.

— А вы им кто? — Одутловатый закончил считать «очки», повернулся и уставился на Беклемешева. Снизу вверх, но тяжело.

— Коллега Мити, — соврал тот на ходу. — Он сегодня на работу не вышел, и меня послали узнать, в чем дело.

— Врет? — спросил соломенноволосый.

— Ясное дело, врет, — ответил молодой, пряча бутылку и рюмки. — Знает Митяя и не слышал про то, что Петька вернулся? Врет, как водой хлещет.

— И не краснеет, — добавил соломенноволосый.

— Он на работе не слишком откровенничает. — Беклемешев достал сигарету, закурил и, наткнувшись на ожидающие взгляды, предложил новым знакомцам. Те, не благодаря, приняв все как должное, согласились и закурили тоже.

— Митька-то сегодня с утра уходил, — одутловатый пригреб к себе новую порцию «костей». Выложил дубль. — Я как раз за газетами вышел. И он тут, к метро торопится. «Здорово, — говорю, — Митяй». — «Здорово, — говорит, — дядя Егор». — «На службу торопишься?» — спрашиваю. «На службу», — отвечает. И дальше побежал.

— А Петра вы давно не видели? — спросил Беклемешев.

— А тебе зачем? — спокойно, оценивая сложившуюся на столе позицию, ответил одутловатый. — Тебя ведь насчет Митяя послали разузнать?

— И все-таки?

— Вчера вечером он ушел. Да поздно. Мне жена сказала, она видела.

— А давно он из армии вернулся?

— Да месяца три уже. А может, и больше. Толком-то не вспомнишь. Тетка Светлана его вообще прятала, как в войну. Илья поделился. Мы с ним под это дело «пятисотку» приняли, вот он и рассказал, что Петро жив. А потом уж и сам его видел. Он рано утром куда-то уходил и возвращался поздно ночью. Идет в пальто новом, Митяй ему справил, а из-под пальто солдатские башмаки торчат да брюки. Заросший. Бороденка у него такая жидкая была. Глаза погасшие, — одутловатый болтал легко, между делом, замолкая, чтобы выложить очередную костяшку. — Спрашиваю: «Чего не переоденешься? На шмотку заработать не можешь? Иди к нам, в гараж, машины делать. Всегда при деньгах. Оденешься быстро». А он мне показывает на форму эту свою и отвечает: «Она у меня вместо кожи теперь». Я так и не понял, к чему это он. А тут давеча курил у подъезда, смотрю — летит. Сияет аж. Увидел — не узнал. Побритый, постриженный, весь такой... такой... Как на крыльях, одним словом. Но в форме по-прежнему.

— Когда это точно было?

— Дня три уже. С тех пор и не видел. Слыхал только. Мы же над ними живем, на четвертом. Петро-то после войны, как опрокинет с Ильей «по граммульке», так все к Митяю драться лезет. Он в армии, говорят, здорово намастырился. Ну и Митяй тоже не лыком шит. Вот и начинаются у них скачки. Не заснешь.

Я уж ходил раз, предупреждал обоих по-хорошему.

«Не дело это, — говорю, — чтобы брат брату морду бил. Не срамитесь, мужики». И ребята вроде оба хорошие, спокойные. Что на них нашло?

— Война нашла, — вставил соломенноволосый.

— Может, — согласился тот. — Сходил, замирились вроде, угомонились. Да не надолго. Через неделю снова здорово. Как кошка с собакой. Ивановна плачет, Илья на обоих орет. А-а, — одутловатый махнул рукой, словно комара отгонял, и шлепнул «костяшку» на стол. — Считаем, мужики. И милиция к ним приезжала, и военные, и Митяй сам в военкомат ездил — все без толку, — закончил он.

— И все из-за брата? — спросил недоверчиво Беклемешев.

— А то из-за кого же? — ухмыльнулся молодой, перемешивая «кости». — Из-за Петрухи. — И запел фальшиво и неожиданно тонко: «Восток — дело тонкое, Петруха-а-а...Восток — дело тонкое, Петруха- а...». Еще партеечку? Поехали. — Он набрал в ладонь костяшки и продолжил: — Петька вообще психованный оттуда вернулся. Чуть че за Чечню при нем скажешь — сразу кулаками махать и в крик. Меня вот надысь тоже зацепил.