Женские церемонии - Катрин Роб-Грийе

— Что за костюмы?

— Женская верхняя одежда, белье, туфли на шпильках, форменная одежда горничных и т. д. — во все это они одевали своих клиентов, перед этим накрасив их (или нет). Некоторые клиенты сами приносили с собой фетишистские наряды и переодевались в них. В Германии, где подобное практикуется более открыто, чем у нас, Томи Унгерер[9]прожил полгода рядом с профессиональными «госпожами», на одной из улиц Гамбурга, где расположены специализированные заведения; он с ними подружился и создал галерею рисунков, посвященных их аксессуарам и нарядам. Не так давно эти рисунки и прилагающиеся к ним интервью с «госпожами» были опубликованы в красиво изданной книге, о которой очень много говорили с момента ее выхода в продажу. Вскоре после этого я увидела на стене в приемной одной «госпожи» великолепный рисунок, где она была изображена во весь рост, в горделивой позе. Надо полагать, это был его подарок. Там же, в Гамбурге, я посетила расположенное возле вокзала, в небольшом трехэтажном доме, укромное садомазохистское заведение, которое называлось «Мадам…»- имя я забыла. У иностранцев, в частности, у немцев и американцев, эротизм часто ассоциируется с французским языком, где слово «мадам» — одно из самых употребительных. Какой-то состоятельный человек вложил в это заведение порядочно денег ради юной и хорошенькой профессиональной «госпожи», приобретающей известность. На втором этаже был впечатляющий гардероб всевозможной одежды и обуви, на первом — небольшой амфитеатр, где устраивались тематические вечеринки, с демонстративными и поощрительными скетчами; также в центре этой уменьшенной модели амфитеатра находилась небольшая лодочная карусель. Я никогда не видела в подобных заведениях такой неожиданной вещи. Каково было ее точное назначение? Я встретила там здоровенного негра, с которым познакомилась в Нью-Йорке в одном из клубов, где он наблюдал за порядком и при этом сохранял манеры воспитанного ребенка. Он был всецело предан мадам — в ее заведении он стал портье, вышибалой, доверенным лицом…

— Подобные вещи все чаще можно увидеть в кино и в театре…

— Это не ново, но бесспорно, что откровенные сексуальные сцены (любых видов) приносят большой доход. С некоторых пор я заметила нечто, чего, кажется, раньше не было — перенесение садомазохистских действ в сферу искусства: выйдя за рамки клубов и «донжонов», они демонстрируются под видом «перформансов» или спектаклей в галереях, музеях, театрах, причем совершенно официально. Однако они никогда не демонстрируются в чистом виде, в своей изначальной сути. Они позиционируются как явления сферы искусства, в которую погружены: да, обнаженная женщина стоит на четвереньках, на шее у нее поводок — но это происходит в галерее, в центре художественной выставки!.. Другая, в шерстяной шапочке, натянутой на глаза, позволяет целовать себя множеству чужих губ — да, но ведь это происходит на вернисаже, она — актриса… Ян Фабр, чья постановка «Я — кровь» заставила пролиться немало чернил этим летом в Авиньоне, какое-то время назад поставил достаточно необычный спектакль, где он сам находился на сцене в течение нескольких часов, облаченный в кожаные «доспехи», а какая-то женщина периодически хлестала его, так, чтобы кровь не останавливалась. Профессионалка за подобную услугу потребовала бы с него кругленькую сумму; здесь, напротив, он сам получил и деньги, и признание публики, поскольку все это происходило «во имя искусства»! Хорош, нечего сказать! По-моему, это уж слишком — продавать таким образом свое мазохистское удовольствие! То же самое было и с одним из моих «приверженцев» — он в достаточной мере эксгибиционист и в то же время — танцор-чечеточник. В одном из своих клубных номеров он заставляет хлестать себя, а потом получает за этот «ущерб» солидное вознаграждение. Есть еще тот американец, исключительный мазохист, который заставляет подвешивать себя на стальной цепи за ноги к потолку, но не ко всякому — а к потолку музейного зала, придавая таким образом этому садомазохистскому действу статус произведения искусства. And so on…

— Вас это возмущает?

— Ну, поскольку это пользуется спросом и приносит доход, зачем делать кислую мину? Впрочем, во все времена секс был — более или менее очевидно, более или менее осознаваемо, — ферментом для искусства; вспомните знаменитую статую Святой Терезы работы Ле Бенена: за выражением мистического экстаза на ее лице видится наслаждение женщины, испытавшей оргазм. Все это хорошо известно. Нет, то, что меня слегка раздражает — смещение понятий, когда все без разбору ставится под почетное знамя искусства, когда сам «жест» становится «творением», что и происходит в современной секс-индустрии. Поместите какой-то предмет из секс-шопа в художественную галерею — и это уже будет «жест»! В секс-шопе этот предмет ничем не выделяется, но в галерее он сразу же возводится в ранг произведения искусства: теперь он «признан», и его продажная цена немедленно возрастает. «Дюшан» постоянно подвергается опустошению! Но, повторяю еще раз — если находятся любители подобного искусства, то почему бы нет?.. Это развивает торговлю… Возвращаясь к садомазохистской практике: провозглашать себя искусством — значит обезопасить себя от вероятного порицания и, кроме того — получить общественное признание. Ну что ж, почему бы и нет?

— Но что касается ваших церемоний, в которых, как вы говорили, присутствует элемент театральности, — вам никогда не хотелось сделать из них платное зрелище?

— Нет. Однажды мне предлагали устроить подобную церемонию в зале Центра Помпиду. Поскольку я отказалась — я все же не хотела, чтобы церемония превратилась в обычный спектакль, — я никогда не узнаю, полагалось ли за это вознаграждение. Нет, определенно мне этого не хотелось. Я всегда отказывалась устроить церемонию ради газетного репортажа или телепередачи. Это сделало бы их неестественными и, в конечном счете, смешными. Возможно, я могла бы продемонстрировать одну из них в каком-то месте, где происходят «перформансы» — с входом по приглашениям и прочем в том же роде — и может быть, кто знает, это вызвало бы критические статьи и различные комментарии… Но в данный момент меня это не интересует.

— Что в конечном итоге представляет для вас особенный интерес? Женский мазохизм?

— По этому поводу можно сказать, что «История О», так же как и «Сексуальная жизнь Катрин Милле» — две книги, которые обозначили новую веху в истории женского желания, выявив мазохистскую природу этого желания; в двух произведениях разных жанров (первый — художественный вымысел, второй — сексуальная биография) представлены два различных аспекта одного и того же явления — мазохизма. Я вижу, как у женщин понемногу нарастает стремление, преодолевающее застенчивость, которая долгое время сковывала их, — сказать и написать открыто, свободно и спокойно о своих сексуальных желаниях, о том, что они чувствуют, что им нравится, а что — нет; например, сказать, что они — мазохистки, что им нравится грубый секс, или, еще хуже, — что они попали к нему в зависимость, сродни наркотической.

— Но вы, кто так хорошо обо всем этом рассказывает, — вы ведь не афишируете себя; во всяком случае, вы отказываетесь, в отличие от других женщин-писательниц, в частности, Катрин Милле, открыть свое лицо средствам массовой информации. Это оттого, что вы жена Алена Роб-Грийе?