Страшные истории Сандайла - Катриона Уорд

нашей комнаты, чуть приподняв ее, чтобы петли не издали свой протяжный стон. Джек лежит в постели, закрыв глаза, прямая, как палка, в точности как я ее оставила. Блокнот уже не у нее в руках, а на тумбочке, будто она проснулась, решила что-то в него записать, а потом снова уснула. К тому же теперь в помещении стоит какой-то металлический запах. Из простыней по-прежнему торчит ее нога. Мое сердце сковывает ледяной холод. На босой ступне виднеются пятна грязи, подошва вся в пыли, бурая грязь набилась и между пальцев. Как я не заметила этого раньше? «А может, раньше ее там и не было? – нашептывает внутренний голос. – Может, она, как и ты, тоже решила погулять?» Я представляю, как Джек призраком скользит в ночи, широко открыв глаза, едва касаясь ногами земли.

Потом, затаив дыхание, склоняюсь над ней. Джек дышит ровно, чуть приподняв уголок рта. Там что-то темнеет, может, вишневый сок, может, тень. Что именно, я сказать не могу.

В голову приходит мысль открыть блокнот. Только я не уверена, что хочу узнать ее мысли.

Джек, Мия и Фэлкон сквозь небольшое стеклянное окошко смотрят на койота. Я подхожу и тоже пытаюсь заглянуть. Ни один из них не отходит в сторонку, чтобы пропустить меня вперед. Тридцать Первый – теперь, полагаю, его надо называть так – уже пришел в себя и неуверенно, с опаской подходит к миске с водой. Немного хлебает, ложится и тихо скулит. Судя по виду, совсем не готов к тренировкам, хотя Мия с Фэлконом утверждают обратное.

Он достает из высокого шкафчика пузырек и проходит в зеленую комнату. На нем рукавицы и грубые ботинки. Подойдя к койоту, он делает ему в плечо укол. Зверь поворачивается и скалит зубы, но без особого энтузиазма. Совершенно сбит с толку, побежден, ему больно. Фэлкон быстро выходит из комнаты.

Я наблюдаю за ним через узкую полоску окна, в которую мне удается заглянуть через плечо Джек. Этот этап мне известен, видеть его мне приходилось не один раз. Глаза койота чернеют и оживают. По его жилам бежит препарат. Мия посылает ему сигнал наслаждения. Он выпрямляется и поднимает хвост, как пес, готовый взяться за дело.

Фэлкон возвращается в наблюдательную комнату и обсуждает что-то с Мией. Они говорят так тихо, что даже на расстоянии пары футов я не могу разобрать слов.

– Ну что, попробуем, Джек? – спрашивает Мия, будто мнение моей сестры действительно имеет какое-то значение.

Когда та кивает, Мия нажимает кнопку. Понурив голову, койот бесцельно тычется из угла в угол комнаты. Потом случайно поворачивает налево и тут же вострит уши. В черных как смоль глазах мелькает настороженность. Он скулит, поворачивает налево, потом опять и опять, с каждым разом все больше сужая круги под воздействием зудящего счастья, посылаемого в его мозг электродами. Мия меняет команду. Он опять поворачивает налево, но наслаждения больше не испытывает. Из его пасти вырывается рык. Мир вновь превращается в сгусток серой боли. Щенок хандрит и опять тычется во все углы, пока, наконец, случайно не находит решение – стоит ему лечь, как его опять накрывает волна наслаждения. Он тяжело дышит, повторяет это движение вновь и вновь, пока блаженство не пропадает, и ему не приходится искать его в чем-то другом.

Учится Тридцать Первый быстро. Он у нас умница. Медленно, под руководством Мии, начинает выписывать простые геометрические фигуры – квадрат и ромб. Контакт с человеком для этого не требуется. Ему надо сосредоточиться на собственных ощущениях. Интересно, ему сейчас страшно? Или, может, одиноко? Думаю, препарат помогает ему об этом забыть.

Мы целый час наблюдаем, как Тридцать Первый, ковыляя, наворачивает свои круги. Выглядит он вконец запутанным и усталым. Меня так и подмывает закричать им все это прекратить. Но я не могу, ведь мне даже находиться здесь и то не положено, а стоит пикнуть, как на меня тут же обратят внимание и велят уйти.

Наконец Мия заканчивает. Тридцать Первый замирает, опускает голову и тяжело дышит.

– Все работает, – говорит она, и я облегченно расслабляюсь всеми своими членами. Хороший пес.

Джек встает и направляется к двери его комнаты. Видя, что она боится, я хочу сказать ей что-то хорошее, но в этот момент она поворачивается и смотрит на меня так, будто знает, что у меня на уме. С моих губ не срывается ни звука. Она переступает порог зеленой комнаты. За ее спиной с лязгом закрывается дверь.

Тридцать Первый резко поворачивает голову и смотрит на нее.

– Спокойно, – говорит в переговорное устройство Мия.

Джек медленно, дюйм за дюймом, подходит к койоту. Тот скалит зубы и рычит. Звук постепенно набирает тон.

– Так не пойдет, Джек, уходи оттуда, – говорит Мия.

Сестра не двигается с места. Поначалу кажется, будто она улыбается койоту, но потом я вижу, что это совсем не так. Они стоят и рычат друг на друга.

– Я сказала, уходи оттуда! – звенящим от напряжения голосом говорит Мия.

Джек качает головой. Мия хватает транквилизатор и бросается к двери. А когда поворачивает ручку, койот уже скулит, опустив голову и помахивая хвостом. Джек треплет его за уши, он лижет ей руку. Мия осторожно открывает створку. Ее пальцы на дверной ручке слегка дрожат.

– А теперь быстро отсюда, – тихо говорит она Джек, – пулей.

Джек покорно выходит. Когда за ней закрывается дверь, койот обнюхивает ее и скулит. Потом запрокидывает голову и поет свою печальную песнь, похожую на завывание призрака. Мия хватает Джек за руку, оттаскивает от двери, поворачивается к Фэлкону и шепчет:

– Ну слава богу. Идиотская идея, черт бы ее побрал. О чем мы только думали?

Павел опять не пришел на ужин. Я гоняю по тарелке тофу и ничего не говорю. Даже койот и тот выбрал не меня, а сестру.

Нинева где-то загуляла, поэтому мы с Джек идем проверить периметр на предмет прорех в заборе. Зовем ее по имени и вслушиваемся, надеясь услышать нежный перезвон колокольчика. Проходим сначала мимо солнечных часов, потом за спиной остается ручей. Роза не цветет и больше похожа на засохшую палку с сохранившимися на ней редкими листьями. В проволоке где-то запуталось что-то, то и дело гулко позвякивающее под напором ветра. Это очень бесит.

Чувство обиды внутри похоже на огненное семя, каждый день дающее все новые и новые ростки. Я вижу, как они с ней носятся, как записывают, сколько она съела на завтрак. Пытаются вырвать у нее улыбку, подсовывая то любимые книги, то излюбленную еду. Семя полыхает все ярче, пока не превращается