Спасти СССР. Манифестация - Николай Феоктистов

Такой выбор говорил о многом. Если Председатель КГБ, отринув характерную для него осторожность, все же начал столь рискованную игру, замыкая всю получаемую от меня информацию только на себя (а иначе зачем бы он поставил на лояльность, а не профессионализм?), то из этого проистекали весьма интересные выводы.

Ну, во-первых, получилось. Он принимает меня всерьез – серьезней некуда. Я достучался до небес, и это приятно.

Во-вторых, и это было, пожалуй, самым важным, – можно предположить, что у Андропова уже сложился свой проект развития советского общества, иначе бы он в такую острую игру просто не полез: он не был карьеристом. А раз все же полез, значит, текущий состав Политбюро перпендикулярен его идеям.

Это было для меня неожиданным. Я представлял, по воспоминаниям доживших соратников, намерения Андропова относительно переустройства СССР в начале восьмидесятых, но не подозревал о наличии таковых уже в семьдесят седьмом. Мне всегда казалось, что именно в предстоящие годы Юрий Владимирович постепенно перерастет рамки Комитета и самоозадачится вопросами социально-стратегическими – недаром же в восемьдесят первом, после смерти Суслова, именно его выдвинули на идеологию: созрел наконец. Сейчас же выходило, что он уже проделал хотя бы часть этой работы.

Значит, поставив год назад на него, я сделал правильный выбор. Осознание этого наполнило меня гордостью: хотелось выпятить грудь и мощно постучать в нее кулаком.

Теперь мне предстояло скорректировать свои текущие планы с учетом этого важного обстоятельства: раз из-за плеча Юрия Владимировича не торчат любопытные носы коллег по Политбюро, можно подкачать ему компромат для подготовки к расчистке политического поля в период после Брежнева.

– Я – все. – Мелкая уже успела помыть нашу посуду и переодеться в школьное, а я до сих пор воевал с тугими петлями на манжетах. – Давай помогу.

«Щербицкий и Гришин, – решил я, протягивая ей руки. – Романов уже отыгран. И Громыко – на всякий случай. К тому же мидовский гадючник давно пора проредить. А Кавказ и Средняя Азия пусть тогда подождут своей очереди. Расчищать надо с основных столиц. Да, все так… Остается набрать фактуру и выбрать темп и форму подачи материала».

– Готово, – жизнерадостно прощебетала Мелкая.

По причинам, слишком сложным для моего понимания, сегодняшнего переезда во вновь снятую квартиру она ожидала с каким-то радостным нетерпением.

Другой, не навевающий тягостных воспоминаний район?

Череда событий последних дней успела уже замутить недавнюю злую память?

Что-то еще, упущенное мной?

Мелкая была сейчас словно молодая трава, по которой прошлось случайное колесо, – она поднималась. Я подглядывал за этим ненароком заглянувшим чудом самым краешком глаза, боясь спугнуть его своим интересом.

– Что у нас сегодня будет на ужин?

Я выбрал нейтральный деловой тон, но Мелкую это не обмануло.

– А что в дом принесешь, – задорно тряхнула она подрубленной челкой.

– Договорились. – Моя засевшая в засаду улыбка вырвалась на свободу, и я, не удержавшись, провел ладонью по девичьим волосам.

Мелкая всегда в таких случаях замирала, замерла и сейчас. В моей ладони умещался и ее затылок, и тонкая напряженная шея.

Я отдернул руку.

– Пошли тогда. – Голос мой внезапно сел. Я прокашлялся и продолжил: – День сегодня будет непростым.

Тот же день, чуть позже

Ленинград, Красноармейская улица

Второй урок выпал на историю.

Я сидел на привычном месте, в третьем ряду у окна. Ветер носил за стеклами крупные одинокие снежинки. Чуть поддувало – за пару оттепелей на рамах кое-где отлипли полоски бумаги, посаженные на ненадежный клейстер.

Взгляд мой словно прилип к левому запястью. Там, в хромированном круге, короткими рывками ползла по кругу тонкая длинная стрелка. Вслед за ней мысленно протискивался по римским улочкам и я, то нависая над плечом у Моретти, то елозя на сиденье справа от Бальцерани. Та в моем воображении беспрерывно курила, время от времени мелко и сухо покашливала, но когда шла на обгоны, в глазах этой молодой женщины блестело ребячество. Она с азартом пригибалась к рулю, и упругий ветер рвался через опущенное стекло в салон и теребил темно-каштановые волосы, сегодня для маскировки крупно завитые.

Я не мог желать бригадистам успеха – не в этот раз. Но я не мог и не испытывать симпатии к этим заплутавшим в боевой романтике левакам – оттого, когда минутная стрелка встала на роковой отметке 10:27, я опустил голову, прикрыл глаза и мысленно пожелал: «Я сделал, что должно. Пусть будет, что будет. Но прошу, пусть им сегодня повезет».

Дальше грудь мою мяла подсердечная тяжесть. В ушах далеким эхом стоял негромкий стрекот очередей, и почему-то мелькали на фоне серых стен трассеры, как в фильмах о войне.

Уже перед самым звонком Паштет больно ткнул меня локтем в бок.

– Зиночка смотрит, – не шевеля губами, прошипел он в парту, – проснись.

Я встрепенулся.

Зиночка, продолжая что-то рассказывать от доски, действительно бросала на меня обеспокоенные взгляды.

Я слабо улыбнулся ей в ответ.

Все в порядке. Надеюсь…

Надеюсь, что не зря, не впустую. Вот это было бы самым страшным.

Хотя… Хотя так тоже было страшно.

Прозвучал звонок и вдогонку задание на дом. Вскочили со своих мест самые нетерпеливые, и я оглянулся, ловя Кузин взгляд.

Было у меня в перечне дел на сегодня еще одно небольшое, и хотелось скинуть его побыстрее. Подвернувшиеся вчера французские духи я решил не отправлять в тайник на чердаке – слишком неподходящие условия для хранения такого товара.

«Лучше использую сейчас, – решил я, – а потом отдам Ване деньгами. Ему же и лучше будет».

Кузя поймала мой взгляд и непонимающе дернула бровью. Я придавил ее жестом «сиди». Она чуть передернула плечиками и поискала глазами Томку – та уже неслась куда-то с Яськой на выход.

Тут Наташа на одних инстинктах продемонстрировала то, что целенаправленно ставят оперативникам на тренировках. Она не стала собираться медленней – иной темп движений выделял бы ее из среды. Вместо этого она быстро совершила ряд по сути бессмысленных действий, затерявшихся в мельтешении рвущегося на переменку класса: раскрутила авторучку, посмотрела на просвет, с озабоченным видом подвигала поршень взад-вперед, вновь ее скрутила и расписала. Почистила перо и расписала еще раз. Затем споро собрала все в портфель и только после этого огляделась – в классе к этому моменту остался лишь я, смотрящий на нее с невольным уважением.

– И? – спросила она негромко.

За приоткрытой дверью бурлила коридорная жизнь. Я подошел и потянул ручку на себя – сразу стало намного тише, – и лишь после этого направился к Кузе.