Черный дом - Михаил Широкий

class="p">Когда через несколько секунд они достигли входа в подвал, практически зеркально повторилась вчерашняя сцена: распахнулась дверь, и Гоша под действием мощного толчка в спину покатился по уходившим вниз крутым ступенькам, больно ударяясь об их углы всеми частями тела, пока не достиг пола.

Глава 13

Едва оказавшись на дне подвала, Гоша сразу же почувствовал, что он здесь не один. Он, естественно, ничего не мог рассмотреть в царившей тут кромешной тьме, никаких звуков тоже не улавливал, но, несмотря на это, был уверен, что рядом с ним кто-то есть. Помимо этого смутного, неведомо откуда взявшегося ощущения, в его ушах ещё стояли прощальные слова Алины о том, что в подвале его ждёт хорошая компания. Какая компания? Кто это может быть? На миг у него промелькнула надежда, что, быть может, это кто-нибудь из его друзей, как и он сам, чудом уцелевший в недавней бойне и очутившийся в подвале раньше его? Промелькнула и тут же угасла: ведь Алина ясно сказала ему, что он единственный выживший из числа тех, кто пришёл с ним сюда. А уж в чём, а в этом ей можно верить! Тут уж она не обманет. Кого, когда и скольких она убила со своим «папиком» – это она, очевидно, знала совершенно точно, и бахвалиться ей было незачем: всё совершённое ею говорило само за себя.

В то время как Гоша думал об этом, его предполагаемый сосед по заключению подал, наконец, признаки жизни – со стороны противоположной стены раздался тихий шорох, за которым последовали стоны и невнятное бормотание. Гоша внимательно вгляделся в расстилавшийся вокруг мрак, надеясь различить в нём что-нибудь, хоть какие-то зримые проявления присутствия чего-то живого. Но ничего не разглядел: перед его глазами, как и за день до этого, застыла чёрная непроницаемая пелена, разобрать в которой что-либо не представлялось возможным. И он решил не напрягать попусту зрение и немного подождать, отчего-то уверенный, что его собрат по несчастью не станет чересчур долго сохранять своё инкогнито и в конце концов заявит о себе.

И оказался прав: у дальней стены снова послышались шорохи, возня, затем сопение, покашливание, шёпот и, наконец, хриплый, надтреснутый голос, донёсшийся словно из глубины колодца:

– Это кто это здесь? Кого ещё чёрт принёс?

Голос был как будто женский, но такой низкий, грубый, дребезжащий, что нетрудно было принять его за мужской. Из возникших по этому поводу сомнений Гошу вывела сама обладательница этого не слишком дамского говора, которая, не дождавшись от него ответа, через несколько секунд заговорила вновь:

– Ну, что ты молчишь-то? Я ж не глухая – слышу, что ты здесь? Отвечай давай, кто ты такой?

Гоша в общем-то не собирался отмалчиваться, он и рад был бы вступить в разговор с незримой собеседницей, но не находил, что ответить на её вопрос, как представиться. А потому не нашёл ничего лучшего, как ответить вопросом на вопрос:

– А вы кто?

– А это не твоё собачье дело! – прокаркала в ответ соседка, явно не удовлетворённая его встречным вопросом. – Кто ты такой, чтоб расспрашивать меня? Я здесь хозяйка! Я тут задаю вопросы.

Гоша, несмотря на то что ему было совсем не до смеха, не удержался и сыронизировал:

– Где здесь? В подвале, что ли?

Соседка, видимо задетая за живое, задохнулась от ярости.

– Ах ты паршивец! – возопила она пронзительным скрипучим голосом, ещё более противным и режущим уши, чем прежде. – Дрянь такая! Шваль подзаборная! Ты ещё будешь мне тут язвить… Вот до чего я дожила, до чего довела меня родная доченька и муженёк, – чтоб им, гадинам, ни дна ни покрышки! В моём же собственном доме, где я родилась и выросла, какой-то приблудный гопник хамит мне. И я ничего не могу ему сделать! Не могу вытурить его взашей. Не могу спустить на него пса, чтоб он перегрыз ему глотку… Я ничего больше тут не могу! Всё захватила в свои руки она, дочурка моя ненаглядная, Алинушка… пропади она пропадом, змея подколодная!.. – Её возмущённая речь, перемежаемая проклятиями и жалобами, прервалась, сменившись продолжительным натужным кашлем.

Гоша, поняв из услышанного, с кем имеет дело, напряжённо всматривался в темноту, туда, откуда доносился до него хрипатый скрежещущий голос, гневно поносивший ту, которая и в его жизни сыграла роковую роль. Только теперь он окончательно уразумел, кто издавал звуки, время от времени раздававшиеся в глубине дома во время его вчерашнего «общения» с Алиной и вызывавшие у неё крайне раздражённую реакцию. Так вот какую компанию посулила она ему на прощание – свою собственную мать, которую она за какие-то неизвестные ему прегрешения засадила, как и его, в подвал.

За какие именно, он вскоре узнал. Невидимая соседка, откашлявшись и разговорившись, сообщила ему в своём сбивчивом, полугорячечном монологе и это, и ещё многое другое, не менее интересное:

– Вчера вечером эта сучка привела какого-то очередного кобеля… Опять позабавиться ей захотелось! Кувыркаться в постели с отчимом ей, вишь, мало, это её уже не заводит, ей хочется погорячее. Вот и нашла себе потеху: приводит сюда мужиков, издевается, глумится над ними, а потом перерезает им глотки, как баранам… Да они вообще-то и есть бараны… нет, хуже: они свиньи! – почти выкрикнула она, после чего смолкла, тяжело дыша и скрипя зубами. Потом, видимо, успокоившись, заговорила опять: – Да, именно свиньи! Как их ещё назвать? Им только одно надо, только это у них на уме. Готовы бегом бежать за первой попавшейся юбкой, за любой смазливой рожицей… Вот только с моей дочуркой ничё у них не выгорело! Не на ту напали! Шли сюда за удовольствиями, а нашли адские муки и смерть. И поделом! Так им и надо, блядунам проклятым! Рвать их надо на куски, жечь калёным железом за всё, что они вытворяют! Я, если б могла, с моим поганцем-муженьком то же самое сделала б… Хотя, как знать, может ещё и сделаю, если Бог даст… – добавила она вполголоса и резко оборвала себя, будто испугавшись, что сказала при постороннем лишнее.

На некоторое время в подвале вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь неровным шумным дыханием и едва слышным ворчаньем Гошиной товарки по заключению. Но молчать чересчур долго она, по-видимому, была не в состоянии. Вероятно, в течение очень длительного времени она вынуждена была держать свои мысли, обиды и претензии при себе и теперь, пользуясь присутствием случайного слушателя, который при всём желании не мог никуда уйти и поневоле принуждён был внимать ей, спешила высказать ему всё, что было у неё на душе, что буквально