Харбин - Алексей Воронков

Утром она встала с больной головой. За окном с вертепами и огромными бумажными звездами уже бродили ватаги ребятишек, на всю улицу распевая колядки:

А в доме стояла привычная праздничная суета. Нинь-и накрывала на стол. Пришел священник, славил Христа. Звонили знакомые, поздравляли с праздником. А вот звонка от Шатурова Лиза так и не дождалась. Обиделся, решила она. Видно, и на бал сегодня не придет. А ведь обещал…

С этими грустными мыслями она и отправилась после паужны в Коммерческое собрание, куда уже потихоньку начали подтягиваться и остальные ее товарищи. Еще накануне все здесь было готово к встрече гостей. По замыслу устроителей, каждый входящий в здание прямо с порога должен был окунуться в атмосферу праздника. Не случайно все пространство большого двусветного фойе было любовно украшено пышными гирляндами из бумажных фонариков и сверкавшей в хрустальном свете люстры елочной мишурой. Еще пышнее было убранство смежного с фойе вестибюля, в дальнем углу которого, источая убийственный таежный дух, вся в огнях стояла наряженная елка, которую накануне привезли из лесу на санях два казака из охраны генерала.

Где-то в начале шестого стали съезжаться гости. Играл полковой оркестр. Вновь прибывших встречали у дверей специально назначенные дежурные и вели в гардеробную, после чего те отправлялись в зрительный зал, где с каждой минутой становилось все многолюднее и где разговоры людей потихоньку превращались в сдержанный гул.

В это время на сцене, за плотно прикрытым желтым бархатным занавесом, шли последние приготовления к празднику. В отличие от новогоднего торжества, где все начиналось с патриотической речи руководителя харбинского отделения «Русского общевоинского Союза», рождественский вечер было решено начать с инсценировки на библейскую тему, сценарий к которой, используя каждую свободную минуту, написала Лизонька Гридасова. В этих сценах, где речь шла о тайне рождения Христа и его деяниях, Лизонька должна была сыграть роль Богородицы, тогда как на роль обручника Иосифа взяли Жоржа Лиманского. Во-первых, он сам этого хотел, во-вторых, иных желающих среди молодых людей больше не нашлось. Но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Однако, несмотря на то, что Жорж был существом несколько тучным и не соответствовал образу Иосифа, он делал все для того, чтобы не подвести отвечавшую за спектакль Лизу. Он так отчаянно репетировал своего героя, что Лизоньке всякий раз приходилось сдерживать его непомерный темперамент, при этом показывая, как он должен был сыграть тот или иной эпизод. В конце концов Лиманский вроде понял, что от него требуется, и на последнем прогоне сыграл, хотя и вдохновенно, однако без всяких чрезмерных аллюров.

Спектакль им удался. После его окончания разгоряченная и взволнованная Лиза помчалась в артистическую, чтобы снять грим и вместе с товарищами порадоваться своему успеху. Тут же нашлась пара бутылок шампанского, принесенных кем-то из парней, которые они дружно распили. Когда они в очередной раз поднимали казенные стаканы с шипучим напитком, в дверь постучали.

– Да-да, войдите! – крикнул не успевший снять свои доспехи Понтий Пилат, которого сыграла похожая на кустодиевскую барышню пышногрудая Зина, дочка есаула Барабаша.

Дверь открылась, и на пороге показался известный народный персонаж в покрытой красным атласом шубе, с белой бородой и еловой сучковатой палкой в руке.

– Ой, да это же дедушка Мороз! – не удержавшись, воскликнул Иуда Искариот, роль которого исполнила лучшая Лизина подруга Даша Окунева, чей отец служил инженером на железной дороге.

Отставив стаканы с шампанским, вся труппа бросилась встречать Деда Мороза.

– Здравствуй, дедушка! Ну входи же, входи, гостем будешь!.. – взывала Дашка.

– А где же твои подарки, дедушка? – спрашивала Мария-Магдалина, высокая стройная курсистка, которую все звали Шурочкой.

– И, правда, где? – теребила его за руку Зина Барабаш.

– Да есть подарки для вас, ребята, есть, – ворочая бутафорской бородой, нарочито низким голосом проговорил Дед Мороз. Он вдруг запустил руку в свой глубокий карман и стал вынимать оттуда какие-то игрушки-безделушки, после чего принялся раздавать их артистам. Понтию Пилату достался оловянный солдатик, Марии-Магдалине – игрушечные часы, Иосифу – детская свирель, Иисусу, роль которого исполнила первокурсника исторического отделения худенькая Яна Печерская, – резиновый мячик, а Иуде Искариоту – крошечная куколка. Когда подарки все закончились, Дед Мороз вдруг спохватился.

– Ой, – говорит, – а что ж я матери Иисуса-то подарю? Нет у меня больше ничего… Разве что волшебное слово осталось да горячее сердце, которое я готов отдать этой женщине.

С этими словами он обнял Лизоньку и что-то прошептал ей на ухо. Она вспыхнула. Да ведь это же Сергей Федорович! И как она его не узнала? Вот как, оказывается, он умеет перевоплощаться.

– Что он тебе сказал?.. Что?.. – сгорая от любопытства, спрашивала Даша подругу.

– И, правда, – что? – вторили ей другие, но Дед Мороз остановил их.

– Вам нельзя знать, – сказал он. – Я же одарил вас всех, а волшебное слово предназначено только для Богородицы.

Однако любопытство брало верх, поэтому друзья весь вечер потом пытались узнать у Лизы, что же все-таки прошептал ей на ухо дедушка Мороз, в котором они так и не узнали ротмистра Шатурова, но она молчала, как партизан, мысленно повторяя сказанное ей Сергеем Федоровичем. «Я всю ночь думал о вас…» Эти слова и в самом деле показались ей волшебными.

После того как на сцене со своими номерами выступили другие артисты, начались танцы. Играл полковой оркестр, у которого в репертуаре не было быстрых фокстротов, потому пришлось довольствоваться вальсами и мазурками. Однако никто из молодежи не роптал, помня о том, что они отмечают не веселый Новый год, а один из святых православных праздников.

Ротмистр ни на шаг не отходил от Лизы. Он успел где-то переодеться, и теперь на нем был искусно пошитый бархатный пиджак с пикейным жилетом. Гражданское платье Шатурову шло не меньше, чем военная форма, и это Лизонька отметила сразу как только увидела его в галстуке.

– Значит, Lise, ваша мама против моего присутствия в пансионате? – вальсируя с девушкой, в который уже раз разочарованно произнес ротмистр. Лизе было стыдно перед ним. «И зачем я сказала ему всю правду? – ругала она себя. – Ведь я же испортила Сергею Федоровичу весь праздник!» Но он на нее был не в обиде.

– Что ж, насильно мил не будешь. Но, надеюсь, когда-нибудь я докажу вашей матушке, что я не тот, за кого она меня принимает. Тем не менее я помогу вам выбраться за город. И назад вас привезу. Вы только скажете, когда мне следует приехать.

И тут она решиась на отчаянный шаг.

– Знаете… – Она на мгновение замолчала. – Рядом с пансионатом, где мы обычно останавливаемся, есть еще один, в котором… – Она лихорадочно подбирает нужное ей слово. – В общем, там веселее, чем у нас. И мой брат постоянно туда по вечерам сбегает.