Лимонный хлеб с маком - Кристина Кампос

огромным персидским ковром в голубых тонах. Урсула открыла мансардное окно и сильнее распахнула ставни. Это был дом в богемском стиле, где красота сочеталась с полным беспорядком, и он был таким непохожим на мрачное жилье ее покойной соседки Марии-Долорес Моли. Марина взяла с полки издание «Letzen Tagen mit dir».

– «Последние дни с тобой», – вслух перевела она.

– Твой парень – хороший учитель немецкого, – заметила Урсула.

– Книга переведена на испанский?

– Нет.

– Тогда вряд ли я смогу ее прочитать.

– Потеряешь немногое. Это – письмо моему покойному мужу. Книга о супружеской паре, которая вместе пятьдесят лет и постоянно ссорится. Я и в самом деле не ведаю, почему она вызвала такой ажиотаж в Германии.

– А сейчас что-нибудь пишешь?

– Не-а. Я слишком стара, а писанина утомляет. К тому же у меня нет ни желания, ни идей. И ничто меня не вдохновляет… Клетки моего мозга мертвы, девочка, – сказала она так, словно ответ был заготовлен заранее: уверенно и немедля.

– Я не очень тебе верю, Урсула, – сказала Марина, изобразив улыбку.

– Ну, придется поверить. Кроме того, моя старая пишущая машинка, которую ты разглядывала, сломалась, – Урсула прикинула в уме, – уже три года как, и я не собираюсь ее чинить. Давай-ка лучше приготовим ужин.

Марина убедилась, что Урсуле неинтересно говорить о своем литературном творчестве, и она поставила книгу на полку среди сотен других. Раскладывая на деревянную доску сыры, купленные у одного из сыроделов Пальмы, Урсула рассказывала Марине, как любит своих внука и внучку, которые живут в Германии и каждое лето проводят у нее в Вальдемосе. Особенно обожает старшую, которой уже пятнадцать лет. Ее зовут Пиппа, сокращенно от Филиппа; она – красивая рыжеволосая амазонка, как бабушка ее обрисовала, и такая буйная, что родители рады сбагрить дитя на остров на целых три месяца в году. В конце июня она тут появится. По словам Урсулы, внук поспокойнее, он унаследовал страсть к чтению, поэтому его присутствие почти не ощущается. (Она отметила это с явной любовью и гордостью, прежде всего – чтобы подчеркнуть разницу с озорной рыжухой, о которой также говорила с придыханием.)

Хозяйка дома открыла бутылку белого вина, извлеченную из холодильника, и достала из буфета два бокала. Марина нарезала кусочки темного хлеба, испеченного утром.

– Какой была Лола?

– Если бы мне нужно было охарактеризовать ее одним словом, я бы сказала: улыбчивой. Беззлобной. И очень трудолюбивой.

– А физически?

– Она была сильной… невысокой, но крупной. Черные волосы всегда собирала в пучок. У нее были глаза очень насыщенного черного цвета. Как же обидно умереть в шестьдесят три года! Мы были больше чем подруги, а по утрам – одной компанией.

– Очень странно, что я не нашла ни одной ее фотографии в доме. Ни даже клочка бумаги с ее именем. Вообще ничего такого… Будто в доме никто и не жил.

– Она провела жизнь одиноко со старой собакой, которая сорит своей шерстью в моем доме, – проворчала Урсула, указав на Ньеблу, храпевшую на ковре. – Знаешь, о чем я подумала? Завтра загляну в пекарню. Давай вместе попытаемся расколоть Кати. Тут все такие закрытые, как донце бутылки…

Они уселись на огромный диван землянистого цвета перед распахнутым окном, за которым была ночь. Не спеша ели и болтали о жизни. Урсуле захотелось вспомнить ту первую ночь, когда она шла по Вальдемосе рука об руку с мужем. Летняя ночь 1976 года. Они заплутали в темном переулке. И пока целовались, зазвучала красивая мелодия, которую он сразу же узнал: произведение польского композитора Фредерика Шопена. Волшебное мгновение, когда музыка сопровождала их поцелуй, заставило обоих поверить, что судьба подает им сигнал. Вальдемоса станет им домом, где Урсула и ее муж состарятся вместе. С грустной улыбкой она поведала о разочарованиях в своей судьбе, ибо когда они оба, наконец, переехали, чтобы навсегда поселиться в Вальдемосе, Гюнтер, как звали ее мужа, ушел из жизни. Вот так, в одиночестве, Урсула и дожидалась своей кончины в том самом месте, куда вдвоем они решили удалиться.

Урсула обладала любопытной манерой завершать беседы. И в этот раз она встала и подошла к книжной полке. Казалось, что найти что-либо в огромной хаотичной библиотеке невозможно.

– Мне надо навести порядок на полках. У моего мужа были сотни партитур.

Но она быстро извлекла искомую книгу с надписью на обложке: «Зима на Майорке». Протянула Марине.

– Она не такая уж ценная. Даю ее тебе как нечто любопытное. Любовница Шопена написала ее, когда они были здесь в 1838 году… Эта девица – дура, вот уж точно. Звали ее Амандин Дюпен, но подписывалась она как Жорж Санд. Книжка вызвала переполох у майорканцев. Прочти ее, и тебя многое удивит.

Марина взглянула на обложку с изображением сурового лика писательницы.

– А знаешь, что самое любопытное? – продолжила Урсула. – Издание выходит лишь на Майорке. Только здесь ее по-прежнему публикуют каждый год. На английском, испанском и немецком. Хотя она разделывает жителей под орех…

Урсула пригубила вино.

– Расскажи-ка о себе, Марина. А то старая карга разговорилась и никак не умолкнет.

Пожилая интеллигентка, морщины которой казались все приятнее, а глаза – яснее, с каждой минутой общения нравилась Марине больше и больше. У Урсулы была довольная улыбка женщины, хорошо прошедшей по жизненному пути, поступавшей должным образом, в согласии с собой и другими.

А Марина свою жизнь изобразила лишь несколькими штрихами, как всегда, ничего толком не разъяснив. Но Урсула была стара и мудра; она засекла в ней некоторую грусть и догадалась, что не следует допытываться о причине. Встав, она снова подошла к книжным полкам и достала виниловую пластинку.

Марине подумалось: ее жизнь стала бы совсем иной, если бы именно Урсула была ее матерью. Какие же они разные. Ее дочери повезло, что она появилась на свет из чрева этой женщины.

Урсула положила пластинку на диск проигрывателя и опустила звукосниматель. Они устроились перед окном, у камина, и, смакуя последние капли белого вина, слушали «Ноктюрн си-бемоль» Фредерика Шопена.

Марина сняла кофейник с плиты. На кухонном столике лежали покупки, которые она сделала накануне в магазинчике, расплатившись своим жалованьем пекарши: кофе, чай, апельсины, помидоры, яблоки, коричневый сахар… Взглянула на часы и спустилась в пекарню.

Каталина орудовала кочергой, двигая горящие поленья в печи.

– Не найдется ли у вас чашечки кофе для старухи из Буэнос-Айреса? – спросила Урсула, выглядывая из-за двери.

– Добрый день, – в унисон поздоровались Марина и Каталина.

– А я как раз только что его приготовила. – Марина заговорщицки улыбнулась.

Урсула села на плетеный стул справа от