Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

государства, приезжая в США, стоит на подиуме рядом с американским президентом. Затем сказал о нашей обеспокоенности в связи с американской политикой в ряде областей.

Одной из самых главных проблем нашего разговора стало будущее НАТО.

— Известно, — сказал я Кристоферу, — что Россия не намерена стучать кулаком по столу, как, к сожалению, и вы, и мы делали в эпоху холодной войны. Но это отнюдь не снимает наших весьма серьезных тревог в связи с расширением Североатлантического альянса. Нам заявляют, что НАТО не собирается вести военные действия против России. Но и вам известно, что российские ракеты не нацелены на США. Однако следует ли из этого, что Вашингтон был бы готов поддержать наращивание Россией ее ракетно-ядерного потенциала, не нацеленного на Соединенные Штаты? Так или иначе, само приближение НАТО к российским границам создает совершенно новую, крайне невыгодную для нас военно-политическую и геополитическую ситуацию.

По словам Кристофера, натовцы исходят из того, что Россия, во-первых, хотела бы, чтобы такое расширение было постепенным, и во-вторых, что необходимо найти какие-то формы подключения самой России к НАТО. Так в Вашингтоне, по словам госсекретаря, поняли «сигнал» из Москвы. Если он стал другим, то, как сказал Кристофер, «вам придется спать с ежом».

Не знаю, как он оценил мой ответ, но я ему сказал, что предпочитаю спать совсем не с ежом.

Расширение НАТО: все мы упустили шанс

Разговор с Кристофером не оставил сомнений в том, что с нами решили не считаться при расширении НАТО. Оправдывая свою позицию, он напирал на какие-то «сигналы», поступившие из России. На что он намекал? Может быть, Кристофер имел в виду заявление Ельцина, который во время визита в Варшаву летом 1993 года сказал президенту Валенсе, что вопрос о вступлении его страны в НАТО находится в компетенции Польши, а не России. Это высказывание сразу же подхватили — и за рубежом, и в России, — представив его чуть ли не как показатель того, что Москва если и не выступит в поддержку расширения Североатлантического альянса, то, во всяком случае, по сему поводу промолчит.

В понедельник, 15 ноября 1993 года, то есть за три года до описываемых событий, в качестве директора СВР я был у президента, которого проинформировал о подготовке службой открытого доклада по проблеме расширения НАТО. Мы имели абсолютно надежные свидетельства того, что стратегическое военное планирование в штаб-квартире НАТО по-прежнему включает в себя «наихудший вариант» с применением ядерного оружия — против кого: России, Китая?

В докладе СВР, в частности, говорилось, что в условиях постконфронтационного периода и отсутствия так называемой блоковой дисциплины, которая существовала до ликвидации Варшавского договора, Россия не вправе диктовать суверенным государствам Центральной и Восточной Европы, вступать ли им или не вступать в НАТО либо другие международные объединения. Однако процесс вхождения государств Центральной и Восточной Европы в НАТО, его характер, сроки, обязательства и права новых членов должны формироваться с учетом мнения всех заинтересованных сторон, в том числе России.

Ельцин попросил текст доклада СВР и оставил его у себя, сказав, что после внимательного прочтения решит вопрос о его публикации. Через неделю, во время следующей встречи, он санкционировал презентацию открытого доклада СВР в пресс-центре МИДа на Зубовской площади. Оценивая материал, Ельцин подчеркнул:

— Считаю его актуальным, нужно поставить точки над i; в то же время чувствуется, что разведка не «нагнетает страсти», напротив, выступает за укрепление стабильности, в том числе в нормализуемых отношениях с Западом.

Пресс-конференция директора СВР для представления доклада «Перспективы расширения НАТО и интересы России» была назначена на 25 ноября. Утром вышла газета «Известия» со статьей, в которой говорилось, что у СВР и МИДа существуют противоречия по вопросу расширения НАТО. Я уже стоял в пальто, готовясь выехать на Зубовскую, когда позвонил Козырев, попросивший высказаться на пресс-конференции по поводу этой «возмутительной публикации». Обещал ему, не упоминая о статье, сказать об отсутствии противоположностей в стратегических оценках. Обещание свое выполнил, ограничившись словами о том, что некоторые тактические различия естественны, но они не проявляются в главном, — взял на себя смелость заявить, что оба ведомства негативно относятся к расширению НАТО.

Каково же было мое удивление, когда через два часа после пресс-конференции СВР советник министра иностранных дел по контактам с общественностью созвала брифинг, где заявила, что доклад Службы внешней разведки — документ чисто ведомственный, а позиция МИДа, которая отражает мнение президента, заключается в следующем: НАТО не угрожает России; любое государство может обеспечивать свою безопасность так, как считает нужным; вступление стран Центральной и Восточной Европы в НАТО контрпродуктивно… без вступления России.

Возможно, кое-кого дезориентировало то, что я ранее на пресс-конференции практически ушел от ответа на вопрос, знакомился ли с докладом предварительно Ельцин. Поэтому заключительный аккорд принадлежал пресс-секретарю президента Вячеславу Костикову, который заявил, что Ельцин разделяет негативную точку зрения разведки на проблему расширения Североатлантического альянса.

В первые дни пребывания на Смоленской площади я собрал совещание по НАТО. Я знал, что при прежнем министре несколько ведущих сотрудников МИДа заняли позицию против расширения Североатлантического альянса, но тогда оставались в меньшинстве. На этот раз картина кардинально изменилась, обсуждались три варианта:

1) выступать против расширения НАТО и отказаться от любых отношений с Североатлантическим альянсом. Этот вариант можно было считать «путем в никуда», а точнее, путем назад — пусть не сразу, но к возобновлению холодной войны;

2) принять без всяких попыток оказать влияние на этот процесс расширения НАТО. К этому варианту нас подталкивали натовцы, в первую очередь США, да и некоторые отечественные политики. Такой вариант смахивал на капитуляцию и был чреват эскалацией тяжелых последствий;

3) не сходить с негативной позиции в отношении расширения НАТО и одновременно вести переговоры с целью минимизировать последствия, в наибольшей степени угрожающие нашей безопасности и не отвечающие нашим интересам. Иными словами, сделать упор на наше воздействие на процесс расширения.

Мы в МИДе сошлись на третьем варианте, посчитав его оптимальным в сложившейся ситуации. При этом мы понимали, что предстоит тяжелейшая, изнуряющая борьба за достижение нашей цели.

Первым сказал мне о том, что в НАТО нет «пассажиров» разных классов и поэтому, дескать, не могут вводиться какие-либо ограничения в отношении новых членов этого союза, С. Тэлботт во время его посещения МИДа в январе 1996 года вместе с будущим американским послом в России Д. Коллинзом. Нужно отдать Тэлботту должное — он не стал спорить, а просто улыбнулся, когда я ему ответил:

— Строуб, о чем вы говорите? Если НАТО сравнить с самолетом, то на нем не только летят пассажиры разных классов, но американцы сидят в кабине пилота. Это ли не свидетельство «равенства» всех и вся?

А если говорить об обязательствах и правах различных членов НАТО, которые якобы подстрижены под одну гребенку,