Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

продолжал я, то приведу пример Норвегии, на территории которой не размещено ядерное оружие и нет иностранных баз. Мне могут со всем основанием заметить, что это — самоограничение. Но как в этой связи смотрится ФРГ? Ведь, согласно Договору об объединении Германии, США, СССР, Англия и Франция установили, что в восточных землях (бывшая ГДР) Германии не должно быть ни ядерного оружия, ни иностранных войск.

Подобные аргументы во время контактов с западными собеседниками повисали в воздухе.

Интересно отметить, что политика расширения НАТО родилась не в ходе холодной войны, а в результате ее окончания. В один из первых дней моего пребывания на Смоленской площади мой заместитель Крылов сказал мне, что в мидовских архивах есть записи бесед, которые свидетельствуют об этом. Попросил дать мне эти архивные материалы. Они относились к периоду объединения Германии, а затем распада Варшавского договора. Лидеры всех ведущих западных государств — членов НАТО тогда заверяли советских руководителей, что у них на уме нет идеи расширения. Делалось это по вполне понятным мотивам — стимулировать Москву на решение о выводе советских войск из Восточной Германии и притупить возможную острую реакцию на распад Варшавского договора.

Вот заявления, которые были сделаны западными лидерами в 1990–1991 годах:

Дж. Бейкер: Мы считаем, что консультации и обсуждения в рамках механизма «два плюс четыре» должны дать гарантии того, что объединение Германии не приведет к распространению военной организации НАТО на Восток. (Запись беседы М. С. Горбачева с госсекретарем Дж. Бейкером 09.02.90.)

Обратите внимание, сам госсекретарь США подсказывал, что легализовать нерасширение НАТО можно через соглашение об объединении Германии. Хорошо помню, как на заседании Политбюро весной 1990 года М. С. Горбачев говорил о том, что можно было бы попытаться связать наше согласие на вывод войск из ГДР с выходом объединенной Германии из НАТО. С самого начала было ясно, что на такую увязку Запад не согласится. Очевидно, Горбачев рассматривал это как «запросную позицию». За нее в конце концов мы получили зафиксированные в Договоре об объединении Германии гарантии против размещения на территории бывшей ГДР ядерного оружия и иностранных войск на постоянной основе. Но Бейкер говорил о большем — о гарантиях против распространения военной организации НАТО на Восток!

Г. Коль: Мы считаем, что НАТО не должна расширять сферу своего действия. Надо найти здесь разумное урегулирование. Я правильно понимаю интересы безопасности Советского Союза и отдаю себе отчет в том, что вы, г-н генеральный секретарь, и советское руководство должны будете доходчиво объяснить происходящее населению СССР. (Запись беседы М. С. Горбачева с федеральным канцлером Г. Колем 10.02.90.)

Как заявил премьер-министр Великобритании, он «не предвидит условий, чтобы в настоящее время и в будущем восточноевропейские страны могли бы быть в НАТО». (Информация министра обороны СССР Д. Т. Язова М. С. Горбачеву о беседе с премьер-министром Великобритании Дж. Мейджором 06.03.91.)

Д. Хэрд подтвердил отсутствие в НАТО планов присоединения стран Восточной и Центральной Европы к Североатлантическому договору в той или иной форме. (Информация министра иностранных дел СССР А. А. Бессмертных об итогах рабочего визита в СССР министра иностранных дел Великобритании Д. Хэрда 26.03.91.)

Ф. Миттеран: Есть еще одно соображение. Каждое из упомянутых мною государств (речь шла о бывших членах Варшавского договора. — Е. П.) будет стремиться обеспечить свою безопасность путем заключения отдельных соглашений. С кем? Очевидно, что с НАТО. Но такая перспектива усилит ощущение изоляции и даже окружения у Советского Союза. Убежден, что такой путь не является правильным для Европы. (Запись беседы М. С. Горбачева с президентом Франции Ф. Миттераном 06.05.91.)

К огромному сожалению, следует констатировать, что ни Шеварднадзе, ни Горбачев — в первую очередь они должны были это сделать (переговоры об объединении Германии велись келейно, во всяком случае, о их ходе не информировали ни кандидатов в члены Политбюро, ни секретарей ЦК) — не настояли на том, чтобы заверениям западных лидеров была придана договорно-правовая форма. А ведь есть все основания считать, что в то время это можно было сделать.

Но все-таки почему в последующем произошел такой кардинальный поворот в позиции стран, играющих ведущую роль в НАТО, и в первую очередь США? Почему они вопреки обещанному, причем подкрепленному, казалось бы, серьезной аргументацией против приема в НАТО стран распавшегося Варшавского договора, на 180 градусов развернулись в отношении своих прежних заверений? Ответы на эти вопросы неоднозначны.

Действительно, руководители стран Центральной и Восточной Европы объявили о намерении вступить в НАТО. Судя по всему, это поддерживалось большинством населения. Что стояло за этим? Опасения, что ситуация в России создаст угрозу их безопасности? Не думаю, что это основная причина или даже реальная. Да и многие лидеры этих стран подчеркивали, что их выбор не предопределен опасениями каких-то агрессивных действий со стороны России. Сегодня, уже после многолетнего периода демократического развития России и при изменившейся в корне международной обстановке, разговоры о возможной военной угрозе с ее стороны странам Центральной и Восточной Европы, равно как и другим странам, выглядят как элементарная мистификация.

Нелишне в этой связи напомнить, что и в тот острейший период, когда начался процесс распада социалистического лагеря, Москва не оказывала давления на своих союзников с целью их сохранения в Варшавском договоре. Я участвовал в заседании Политбюро ЦК, на котором Горбачев рассказал, что забившийся в истерике Чаушеску (это было еще при существовании Варшавского договора) обратился с просьбой незамедлительно ввести войска в Румынию. Но на дворе был уже не 1968 год, ознаменовавшийся маршем танковых колонн на Прагу, а 1990-й, и дело ограничилось лишь информированием высшего советского руководства о просьбе Чаушеску — ни у одного присутствовавшего на заседании Политбюро даже не возникло вопроса о возможности военного вмешательства в Румынии. А в нынешних условиях говорить о такой перспективе не приходится и подавно.

Стремление стран Центральной и Восточной Европы вступить в НАТО обусловлено, очевидно, в основном другим. Они хотят быть идентифицированы как часть Европы — не Востока, а Запада, войти в европейские структуры, главным образом в Европейский союз. Есть основания считать, что в таких условиях присоединение к НАТО им представлялось кратчайшим и менее обременительным путем вхождения в европейские структуры.

Доля вины за все это лежит и на нас. После ликвидации Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи мы как-то оставили в стороне своих бывших союзников, не уделили им должного внимания. Упраздняя СЭВ, мы вместе с водой выплеснули и ребенка. Да, действительно, СЭВ был во многом несовершенен и вызывал нарекания со стороны его восточноевропейских участников. Однако были и сложившиеся в течение многих лет производственные связи с СССР, устойчивые рынки сбыта продукции восточноевропейских стран. Когда все связи оборвались, эти страны вначале очутились как бы в пустоте. Отдельные руководители стран Центральной и Восточной Европы хотели вступить в НАТО, исходя из своих внутриполитических интересов и пытаясь закрепить будущее за своими режимами.

Но ни одна страна