Голос - Арнальд Индридасон

Они снова помолчали.

— Все пытаюсь вспомнить, какой я была в восемь лет, — ни с того ни с сего сказала Ева. — На самом деле я ничего не помню, кроме дня рождения. То есть самого праздника тоже не помню, просто помню день. Я стояла на площади перед домом и думала: «Вот день моего рождения, и мне исполнилось восемь лет». И почему-то это совершенно незначительное воспоминание с тех пор преследует меня. Одна только мысль: «Вот мой день рождения, и мне восемь лет».

Она взглянула на Эрленда:

— Ты сказал, что твоему брату было восемь лет, когда он погиб.

— Мы отмечали его день рождения летом.

— Почему его никогда так и не нашли?

— Не знаю.

— Но он все еще там, на плоскогорье?

— Да.

— Его останки?

— Да.

— Восьми лет от роду?

— Да.

— Ты был виноват в этом? В том, что он погиб?

— Мне было десять лет.

— Да, но…

— Никто не был виноват.

— Но ты наверняка думаешь, что…

— Куда ты клонишь, Ева? Что ты хочешь выяснить?

— Почему ты не встречался со мной и с Синдри после того, как ушел от нас? — спросила Ева Линд. — Почему ты не пытался остаться с нами?

— Ева…

— Мы ничего не значили, так?

Эрленд не ответил и посмотрел в окно. На улице опять повалил снег.

— Ты связываешь эти два события? — спросил он наконец.

— Я до сих пор не получила объяснений по этому поводу. Мне пришло в голову…

— Что это как-то связано с моим братом? С тем, как он погиб? Ты хочешь провести параллель?

— Не знаю, — сказала Ева. — Я не понимаю тебя. Я с тобой познакомилась всего несколько лет назад, и это я тебя разыскала. Трагедия с твоим братом — единственное, что мне известно о тебе, исключая тот факт, что ты легавый. Я никогда не могла понять, как ты мог оставить нас с Синдри, своих детей.

— Я предоставил твоей матери право решать. Возможно, мне надо было проявить твердость, чтобы получить разрешение на встречи с вами, но…

— Ты не подумал об этом, — догадалась Ева.

— Неправда.

— Точно. Почему? Почему ты не позаботился о своих детях, как положено?

Эрленд молчал и смотрел в пол. Ева вытащила третью сигарету. Она встала, подошла к выходу и открыла дверь.

— Стина может встретиться с тобой завтра, здесь, в отеле, — сказала она. — В полдень. С этой новой грудью ты ее ни с кем не спутаешь.

— Спасибо, что поговорила с ней.

— Не за что, — бросила Ева.

В дверях она замешкалась.

— Что ты хочешь? — спросил Эрленд.

— Не знаю.

— Нет, я имею в виду рождественский подарок.

Ева взглянула на отца.

— Я бы хотела вернуть своего ребенка, — прошептала она и тихонько закрыла за собой дверь.

Эрленд тяжело вздохнул и долго сидел без движения на краю кровати, но потом вернулся к просмотру кассет. На экране мелькали человеческие существа, озабоченные предпраздничными хлопотами, большинство с пакетами и коробками с рождественского базара. Эрленд добрался до пятого дня перед убийством Гудлауга — и тут увидел ее. Он не сразу заметил эту женщину, но что-то сработало в его мозгу, и он остановил кадр, отмотал пленку назад и пересмотрел эпизод. Внимание Эрленда привлекло вовсе не ее лицо, но скорее ее поведение, походка. Высокомерие! Он снова нажал на «пуск» и разглядел отчетливее, как она вошла в отель. Эрленд заново прокрутил пленку в ускоренном режиме. Через полчаса она снова появилась на экране, выходя из отеля. Быстро прошла мимо банка и сувенирных магазинов, не оборачиваясь ни направо, ни налево.

Эрленд поднялся с кровати и уставился на экран.

Это была сестра Гудлауга.

Которая в глаза не видела своего брата уже много лет.

На следующий день поздно утром Эрленда разбудил шум. Он долго отходил от тяжелого сна без сновидений и поначалу никак не мог понять, откуда исходит это невыносимое дребезжание, заполнившее весь его маленький номер. Эрленд всю ночь просматривал кассеты, одну за другой, но сестра Гудлауга больше нигде не появилась. Эрленд даже и мысли не допускал о том, что она пришла в отель по чистой случайности, что у нее могли быть другие дела, помимо встречи с братом, с которым, по ее словам, она десятилетиями не поддерживала связи.

Эрленд обнаружил ложь. Он знал, что нет ничего ценнее при расследовании, чем разоблачение лжи.

Трезвон не прекращался, и мало-помалу Эрленд осознал, что звонит телефон. Он взял трубку и услышал голос директора отеля.

— Вам нужно спуститься на кухню, — сказал толстяк. — Здесь человек, с которым вы должны поговорить.

— Кто? — спросил Эрленд.

— Юнец, который заболел и ушел домой в тот день, когда мы нашли Гудлауга, — сообщил директор. — Приходите скорее.

Эрленд вылез из постели. Он так и спал в одежде. Прошел в ванную комнату и взглянул в зеркало. Столько дней не брит, щетина отросла. Когда он провел по ней рукой, то услышал такой звук, будто наждачной бумагой потерли по неотесанному дереву. Борода была густой и жесткой, как у его отца.

До того как спуститься, Эрленд позвонил Сигурду Оли и попросил его вместе с Элинборг съездить в Портовый Фьорд и привезти сестру Гудлауга на допрос в полицейский участок на Окружной улице. Он сам подойдет туда позже. Эрленд не объяснил, по какой причине хочет потолковать с ней, опасаясь, что коллеги проговорятся. Хотелось увидеть выражение ее лица, когда она узнает, что не сумела его обмануть.

На кухне Эрленда ждал директор отеля в обществе тощего мужчины не старше тридцати. Полицейский подумал, что, возможно, такое впечатление создается на фоне толстяка-директора: всякий, кто вставал около него, выглядел худышкой.

— А, вот и вы, — выдохнул директор. — А то мне уже начинает казаться, будто это я веду ваше расследование, нахожу свидетелей и все такое прочее.

Он взглянул на своего служащего:

— Расскажи, что тебе известно.

Молодой человек начал рассказывать. Педантично вдаваясь в детали, он поведал о том, как почувствовал недомогание около полудня в тот день, когда Гудлауга нашли в подвале. Закончилось тем, что его вырвало — он еле-еле успел добежать до помойного ведра на кухне.

Служащий смущенно покосился на начальника.

Ему разрешили уйти домой, где он и пролежал больной с температурой и болью в костях. Живет он один и новостей не слушал, поэтому и молчал до сих пор. А сегодня утром он снова вышел на работу и узнал о смерти Гудлауга. Известие потрясло его до глубины души, хотя он плохо знал швейцара. Молодой человек работал в отеле всего год. Но время от времени они разговаривали с покойным, и он даже спускался к Гудлаугу в комнату и…