Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Джеймс Холлис

Не менее соблазнительная культура чувственности, вне всякого сомнения, имеет еще больше приверженцев, чем фундаментализм. Масскульт окружает нас со всех сторон. Новости, которые транслируются двадцать четыре часа в сутки, превращают телезрителей в информационных наркоманов. Местные телестудии выискивают самые кровавые катастрофы, самые непристойные скандалы, всяческие угрозы здоровью людей, способные довести до паранойи, и пичкают нас всем этим на завтрак, обед и ужин, не давая спокойно уснуть даже ночью. Ничтожества и однодневки возносятся до вершин, превращаются в знаменитостей национального масштаба, их повсюду сопровождают камеры, выхватывающие самые заурядные мелочи, тиражируя раздутые банальности неисследованной жизни. Любовные интриги, телешоу на выживаемость, информации о болезнях, раздутые до уровня сенсаций, корпоративная алчность – все сгодится в корм неуемной жажде сенсаций. Там, где нет индивидуальности, глубины характера, неизбежно приходится довольствоваться искусственной жизнью и чужими ценностями.

Жизнь или культура, основанные на сенсации, просто не имеют другого выбора, чем постоянная эскалация сенсаций, поскольку мы быстро становимся нечувствительны к их непрерывной трескотне и пустым обещаниям. Современный вариант Дантова нисхождения в Ад – это взять что-то хорошее, предъявить ему завышенные требования, выжать все до последней капли и остаться ни с чем в конечном итоге.

Когда нет возможности раздвинуть узкие рамки своих ощущений, нет отношений с собственной реальностью, мы вынужденно идем на создание такой подделки, как «реалити-ТВ». Насколько невротичной должна быть культура, чтобы смоделировать полностью компенсаторную жизнь? Там, где мы отказались от надежды на единение, на глубину, на смысл, взамен получаем только сенсации, и, следовательно, ничего не остается делать, как производить их больше, еще больше и чаще. Культура чувственности может порождать только аддикции и разбитые надежды, подобно тому как фундаментализм порождает лишь твердолобое упрямство, а также очень обширную тень, подтверждение чему – все те скандалы, в которых замешаны священнослужители. Да, едва ли кто-то из нас свободен от пристрастий и зависимостей, если честно взглянуть на положение вещей. И каждый на своем опыте знает, что такое разбитые надежды и проблемы, порождающие тревогу. Но чем больше наше стремление контролировать эти аспекты человеческой природы, чем больше мы отдаляем от сознания ту загадку бытия, в которой продолжаем жить день ото дня. Больше того, ни фундаменталистская культура, ни сенсационная чувственность не способны привнести в страдание достоинство и глубину, звать людей к большим духовным начинаниям или наделить смыслом, происходящим главным образом от масштабных загадок бытия, которые всегда будут выше нашего желания поставить их на службу собственному удовольствию.

Вглядываясь пристальней в психопатологию обыденной жизни, мы обнаруживаем преобладание двух личностных и культурных форм: аддикции и парафилии. Аддикции отчетливей всего видны в наших рефлективных, нередко бессознательных стереотипах поведения, направленных на обуздание стресса. Но проще простого навесить ярлык зависимости на самые явные стратегии управления стрессом, такие как алкоголизм, и посчитать, что мы разобрались с сутью явления. У всех нас есть свои ежедневные ритуалы, бессознательный мотив которых – отваживание некоего предполагаемого зла. Все эти телевизионные программы, компьютер, Интернет – стоит лишь протянуть руку, чтобы машинально «подключиться» к миру развлечений и тем самым успокоить себя, что мир этот, как и следовало предполагать, никуда от нас не денется и подключиться к нему можно в любой момент. Мы избегаем уединения, единственного серьезного способа лечить одиночество. Мы избегаем диалога с собой, с тем единственным персонажем, что появляется в каждой сцене нашей личной драмы. Мы отмахиваемся от своих снов, а ведь сны – это постоянно поступающий комментарий, которым Я извещает нас, как обстоят дела и как их можно улучшить. Мы невнимательны к своей истории, с ее множеством подсказок, какие автономные факторы создают в нашей жизни все эти вредоносные паттерны. Все мы начинаем общее для всех нас странствие во времени и пространстве с инициального травматического отделения, дающего рождение и сознание, но также и создающего почву для позднейших зависимостей, которые помогают сознанию притуплять боль. Вот так мы постепенно включаемся в заколдованный круг аддикций.

Таким образом, все виды зависимостей имеют своим мотивом снижение уровня тревоги с помощью той или иной формы соединения с «другим». Учитывая, что вся жизнь человеческая проходит в непрерывном отделении от материнского чрева, от материнской груди, от других людей и, в конечном итоге, от самой той тонкой ниточки, на которой висит наше существование, несложно понять, как глубоко запрограммирована такая экзистенциальная тревога.

Эта тревога еще больше углубляется с утратой связующих мифологий, чьи заряженные образы соединяют нас с богами, с природой, друг с другом и со внутренним миром. Чем глубже становится отделение от этих образов – а именно так выглядела невеселая тенденция последних четырех столетий или около того, – тем сильнее будет тревога. И здесь следует не осуждать навязчивые привычки, но скорей посмотреть на ситуацию прагматически, убедившись, что в долгосрочной перспективе они бессильны обеспечить подлинное единение. Больше того, они фактически перенацеливают сознательные вложения, уводя их от задачи души. А значит, каждому из нас предстоит научиться принимать свою жизнь как она есть, не поддаваясь соблазну зависимостей, и терпеливо сносить душевные мучения, пока сама душа не поведет нас туда, куда захочет повести.

Мы никогда не отыщем глубину или смысл, не привнеся толики сознательности в страдание, никогда по-настоящему не повзрослеем и не изменим свою жизнь. Но вот только покажутся ли привлекательными философия и психология, принимающие страдание, а не предлагающие готовых средств бежать от него? Стоит ли удивляться, что наша культура стала синонимом слова «привязанность»! Ведь на том, чтобы помочь нам управиться с тревогой отъединения, успели вырасти целые сферы индустрии. И все же, только увидев в себе и внимательно изучив паттерн отвлечения, который обнаружится в любой аддиктивной привычке, только пройдя сознательно через боль общей для всех нас психологической травмы и до конца прочувствовав то, что уже чувствуешь, – только так может появиться хоть какая-то надежда на дальнейший рост. Вот основополагающая истина психологии, которую постоянно избегает Эго, – чаще всего именно страдание вытягивает нас из комфортной среды настолько, чтобы заставить расти духовно. Легкий путь приведет лишь к западне навязчивых привычек, и мы так и останемся прикованы к колесу повторения, не имея ни передышки, ни надежды на избавление.

Такой же цепкой хваткой держат нас и парафилии. Парафилии (греч., производное от слова любовь) напрямую связаны со многими проявлениями и вариациями желания, некоторые из которых допустимы в культуре, а некоторые остаются под запретом. Что же касается английского слова desire, «желание», то оно, в свою очередь, происходит от латинского навигационного термина, означающего «звездный». Иметь желание – означает иметь вектор, намерение, направление. Утратить желание – значит довериться воле стихии, подобно мореплавателю, потерявшему путеводную звезду в море, которое от этого сразу же становится нехоженым и враждебным. Неутолимое желание насыщения, желание уклониться от борьбы, жажда плоти, успеха, жажда ощутить во рту любой сладкий привкус, откуда бы он ни исходил, – все это можно получить лишь ценой отречения от души. Но оно же может бросить человека и в теснейшую из камер. Это не означает вовсе, что аскетизм – синоним любви к душе. Порой душа не прочь отдать должное плотскому, хорошей еде и вину, всему отъявленно-беспутному, экстатической жажде жизни, служащей жизненной силе – Эросу. Душа желает безбрежности жизни, и ее желания подчас имеют мало общего с замыслами и устремлениями Эго к насыщению, покою, избавлению от борьбы и конфликта. Замысел души редко когда открывается в прямом противостоянии, скорей его можно найти в местах духовного риска и психологической опасности – явных приметах более свободных жизненных пространств.