Боец с планеты Земля - Владимир Тимофеев

Обыск, как и следовало ожидать, завершился ничем. Ничего криминального в комнате не обнаружилось. Только пустая бутылка из-под «Ларнийского» и перевязь с моим личным кинжалом.

— А ну-ка, иди сюда, — поманил к себе стражник даму.

Та, кое-как прикрыв свои прелести подобранной с пола туникой, присела на кровать перед креслом.

— Во сколько вы начали?

— В половине десятого, господин Горвий.

— Он куда-нибудь уходил? — кивнул он в мою сторону.

— Нет-нет, господин. Мы были всё время здесь, вместе, и… ну, в общем, вы понимаете…

Надзиратель остановил её взмахом руки и повернулся ко мне:

— Значит, ты подтверждаешь, что неделю назад дрался на «Княжеской» с племянником архистратига господином Барзинием?

— Подтверждаю, конечно, — пожал я плечами. — Я это и не скрывал никогда.

— Дрался и проиграл, — уточнил Горвий.

— Всё верно. Всё так и было.

Несколько секунд надзиратель смотрел на меня испытующе и, наконец, выдал:

— Час назад тело Барзиния обнаружили возле старого кладбища. Он был убит. Вместе с ним убили и двух его телохранителей.

Паорэ негромко ойкнула и прикрыла ладошкой рот.

Горвий не обратил на неё никакого внимания. Он продолжал смотреть исключительно на меня,

— Ну, убили, и что? Я-то тут причём? — состроил я удивлённую мину.

— При том, что Барзиний тоже был здесь и ушёл отсюда не позже половины двенадцатого.

— Барзиний был здесь?! В этой комнате?! — на этот раз мне даже не понадобилось играть, мой оппонент сам подставился. Поняв это, он дёрнул недовольно щекой и нехотя пояснил:

— Нет. Он отдыхал в соседнем крыле, и мы подозреваем: ты мог его видеть. А увидев, задумал недоброе, дождался, когда он уйдёт, потом незаметно вышел следом за ним, догнал и убил.

Я засмеялся и поднял примирительно руки:

— Простите, господин надзиратель, не удержался. Просто это и вправду смешно. Я ведь пришёл сюда развлекаться, а не убивать. И я понятия не имел, что господин Барзиний тоже трахает здесь какую-то шлюху…

— Сволочь! Гад! Я убью тебя! — внезапно закричали от двери срывающимся голосом.

Я повернулся на шум.

Сразу трое «шершавых» с трудом удерживали четвёртого, который, похоже, рвался ко мне, чтобы… Хм, а рожу-то он нафига так накрасил? Ну, прямо как баба…

— Успокойся, Рунна́н, — бросил, вставая, Горвий. — Тут уже ничем не поможешь. Смирись.

«Шершавый» с накрашенной мордой ещё пару раз дёрнулся, но потом вдруг обмяк, всхлипнул и… разрыдался… Охранники вывели его в коридор. Честно сказать, я ничего не понял.

Господин надзиратель тем временем дошёл до двери, затем неожиданно обернулся и ткнул в меня пальцем:

— Если расследование покажет, что ты соврал, с тебя сдерут кожу. Живьём.

Сказал и перевёл взгляд на Паорэ:

— А тебя, если выяснится, что ты его покрывала, сварят в кипящем масле.

Дверь затворилась.

Я задвинул щеколду. Вздохнул.

Паорэ так и продолжала сидеть на краю кровати, прижав к груди смятую тунику. Судя по её лицу, она вот-вот была готова расплакаться.

Я подошёл к ней, сел рядом, обнял.

— Я не хочу, чтобы меня сварили… — пролепетала она с дрожью в голосе.

— Не бойся. Ничего они с нами не сделают.

— Ты думаешь?

— Ну, конечно. Мы же ни в чём не виноваты, ведь так?

— Так.

— Ну, значит, нечего беспокоиться, — я притянул её ещё ближе к себе и, чтобы окончательно закрыть скользкую тему, небрежно поинтересовался. — Слушай, а что это за придурок, который тут на меня бочку катил?

— Придурок? Какой придурок? — нахмурилась дама, забыв на мгновение о собственных переживаниях.

— Ну, этот, которого Руннаном зовут?

Вообще говоря, мне было абсолютно пофиг на этого идиота. Просто мне никогда не нравились грустные голые бабы. Мне нравились голые бабы весёлые и затейливые…

Паорэ внезапно фыркнула. Потом прыснула в кулачок. А после не выдержала и, буквально давясь от смеха, принялась объяснять:

— Ой, не могу! Руннанчик! Да просто… ну это же всем известно… этот Руннан, ха-ха, и есть та самая шлюха, которую… ой, сейчас точно лопну… трахал Барзиний…

— Педик что ли?! — невольно вырвалось у меня.

— Да нет, — отмахнулась «развеселившаяся затейница». — Он раньше девкой был, Ру́нной. А Барзиний, тот — да, больше по мальчикам. Поговаривали, он даже своих охранников пялил.

— Тьфу, б…!

Дама опять засмеялась.

— Рунна у архистратига служанкой была и, типа, втюрилась в этого извращенца Барзиния. А тот на неё не глядел, всё больше с «шершавыми» тёрся. Вот она и упросила хозяина, чтоб её тоже того — зашершавили. А архистратиг — дядька весёлый, ему самому интересно стало, что будет. Вот так оно всё и вышло. Девкой племянник не интересовался, а на парня запал. Но чтобы всё было благопристойно, определил её… ну, в смысле, его сюда, в «Сладкий приют». Здесь и встречался с Руннанчиком, раз-два в неделю, чтобы потрахаться.

— Понятно, — я почесал за ухом и посмотрел на часы. — Так, время у нас ещё есть. Что будем делать?

— Ну, ты же за меня заплатил, значит, можешь делать со мной всё что хочешь, — ухмыльнулась Паорэ.

Против таких аргументов я возражать не стал.

— Всё верно. Хочу и делаю.

Сказал и привычно завалил её на разгромленную охранниками кровать…

** *

Шухер по поводу убийства Барзиния приключился знатный. По всему городу только об этом и говорили. Стражи на улицах стало больше. Кроме них по рынкам, борделям и кабакам шастали патрули «шершавых». Немудрено. Как мне рассказали в кудусе, племянник архистратига считался их негласным лидером. Видимо, потому что они воспринимали Барзиния как, пусть и не форматнутого, но своего, которому позволительно драть их даже в мужском обличье. В общем, типичная гомосятина. Ну, прямо как на Земле у западных толерастов: лучшие люди — это меньши́нства, а обеспечивать их должно «традиционное» большинство.

Хрен знает, как к этому относились в самых верхах, но судя по отношению местных властей, в Ландвилии «шершавые» чувствовали себя едва ли не королями. Им позволялось многое: недоплачивать, а иногда и вообще не платить за товары и услуги, совершать мелкие правонарушения, требовать к себе повышенного внимания в ущерб остальным, игнорировать привычные правила и запреты, открыто плевать на традиции, «отжимать бизнес» у мелких хозяев, крышевать средних и даже подменять собой городскую стражу и суд, когда дело впрямую касалось их собственных интересов.