ГенАцид - Всеволод Бенигсен

В то время как Антон находился в гостях у Климова, большеущерцы у дома Серикова неторопливо допивали свои законные двести, триста, а где и четыреста грамм за упокой сериковской души. Проклинали указ, злились на Пахомова и вспоминали повесившегося Сергея (точнее, пытались вспомнить, так как при жизни покойник был, под стать своей фамилии, сер и неприметен и дружбу ни с кем не водил). Идея же посетить библиотекаря и вывести его на чистую воду все больше и больше обретала конкретные черты, и через некоторое время брожение в головах, помноженное на брожение алкоголя в крови, дошло до критической отметки. Возможно, появись Антон в ту минуту у дома Серикова, и не приключилось бы никакой беды — ну поспорили, покричали бы, да только как тут поймешь, что хитрые шестеренки Истории задумали. Они знай себе крутятся, и нет им дела до наших мыслей и предположений.

В пятом часу, когда Антон еще сидел у Климова и попивал чай с сушками, толпа недовольных большеущерцев двинулась по направлению к пахомовскому дому. Поначалу народу было не то чтобы много, но суббота есть суббота — по дороге к шествующим прилипали праздношатающиеся односельчане, подходили жены и мужья, и мало-помалу толпа обрела вполне внушительные масштабы. Задние, как водится, слабо представляли, куда и зачем их ведут передние, но покорно шли, дыша общим отравленным воздухом недовольства и раздражения.

Дома Антона не оказалось. На крики вышла Нина, вытирая руки о передник, и только удивленно пожала плечами:

— А на что он вам? Его нет, будет позже.

— Поговорить надо, — крикнул кто-то из толпы.

— Интересно, шлендрается где-то, а Сериков на столе мертвый лежит, — добавил еще кто-то.

Логики в этих словах не было (как будто они сами не шлендрались, покуда покойник лежал на столе).

— И куда он пошел, интересно знать? — спросил Денис, прищурившись и выступив слегка вперед.

— Да откуда ж я знаю? — снова удивилась Нина. — Вроде, к Климову хотел зайти. А что случилось-то? — встревожено добавила она.

Но на этот вопрос толпа ответа не дала, а молча двинулась к дому инженера. Отсутствие Антона пыла у большеущерцев не убавило, и даже наоборот — вызвало дополнительное раздражение.

Антон тем временем уже попрощался с Климовым, но, прежде чем пойти в библиотеку, вспомнил, что неплохо было бы еще раз заскочить к Бузунько и сказать, что на сегодняшний, да, впрочем, и завтрашний экзамен он не придет. Ну и что, что обещал? Обещанного три года ждут, а у него пропало всякое настроение принимать участие в этом идиотском спектакле под названием «ГЕНАЦИД», оказавшемся к тому же экспериментом. Предупреждать надо было! А раз с ним сыграли втемную, значит, и ему нет резона выполнять свои обещания. Конечно, можно было бы все это сказать и по телефону, но в лицо было бы правильнее, да и идти недалеко.

Было ли это очередным роковым решением, трудно сказать, но похоже, что от Антона уже мало что зависело.

К тому моменту, когда он подошел к отделению, толпа большеущерцев, шумя и время от времени прикладываясь к остаткам «огненной воды», подходила к дому Климова. Антона там, естественно, уже не было. Климов вышел на крыльцо и сказал, что Пахомов, да, был у него, но уже ушел. Вроде как к Мансуру. Или в библиотеку.

— Да что он, черт проклятый, от нас бегает, что ли?! — крикнул кто-то. И толпа недовольно загудела.

— Не знаю, — хмуро ответил Климов. — С чего ему от вас бегать? Да и зачем он вам?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — выплюнула толпа оскорбительную в своей нелепости пословицу.

Климов пожал плечами и повернулся к двери. В этот момент с радостным потявкиванием в дверной проем протиснулась Бульда и кинулась к переминающейся в нерешительности толпе. Не зная, с кого начать свое слюнявое приветствие, она бросилась к Гришке-плотнику, стоявшему в переднем ряду. Гришка, с детства недолюбливавший собак, отпрянул, схватил валявшийся у ограды булыжник и двумя опытными движениями размозжил Бульде голову. Брызнула кровь, и псина рухнула на землю, подергивая лапами, даже не успев удивиться такому неадекватному ответу на ее восторженное человеколюбие.

В толпе ахнули.

— Собаку-то за что? — раздался жалостливый женский голос.

— А Серикова? — едко спросил Гришка.

Удивительно все-таки, как в минуты массового недовольства включается совершенно новая логика мыслей и поступков. Связи между Бульдой и Сериковым было не больше, чем между Китаем и самогоном, но реплика Гришки показалась большинству вполне убедительной.

Климов, увидев это, завопил как умалишенный, и побежал, как был в одних тапках, к Бульдиному телу.

— Гады! Сволочи! Что ж вы делаете?!

На шум выбежала Люба и, увидев кричащего Климова, обычно спокойного, заверещала и бросилась с кулаками в толпу. Ее легко оттеснили, отпихнули, наконец просто оттолкнули, и она неуклюже повалилась в снег и забилась в истерике. Толпа, смутившись истошного женского крика, замерла в нерешительности. Однако в ту же секунду раздался чей-то нетрезвый вопль «К Мансуру!», и вся нерешительность вмиг испарилась. Гришка своим поступком, сам того не подозревая, сдвинул скрипучие шестеренки Истории с места и придал их вращению лихорадочный темп.

— К Мансуру! — завопила Агафья.

— К Мансуру! — хрипло закукарекал дядя Миша.

— К Мансуру! — заголосила толпа.

— К Мансуру, — утвердительно кивнул головой Денис, и все сборище, развернувшись, замаршировало к дому таджика. Но уже не вяло, как до этого, а живо и агрессивно.

Остановить ее теперь, после первой, пусть и собачьей, крови, уже не представлялось возможным. Да никто и не пытался.

Позади осталась всхлипывающая Люба и присевший на корточки перед мертвой Бульдой, молчащий Климов.

К дому Мансура толпа подошла в кондиции уже малопригодной для ведения мирных переговоров. Сначала забарабанили в дверь. Мансур предусмотрительно выглянул в окно.

— Вон он, желтомордый, в окне, — крикнул кто-то, и Денис, заметив растерянное смуглое лицо хозяина, отступил от двери на пару шагов назад.

— Пахомов у тебя? — спросил он почти в утвердительной форме.

Мансур испуганно замотал головой.

— Кончай заливать, утконос пупырчатый! — крикнул уже нетвердо стоящий на ногах Гришка-плотник. — Знамо, что у тебя, ёпт, окопавшись, запрятался.

— Открой дверь, мы тебя не тронем! — выкрикнул Степан.

— Давай, давай, морда азиатская! — добавила Галина. Мансур, не понимая, откуда взялась толпа и почему она ищет Пахомова у него дома, тем не менее остро почувствовал исходящую угрозу. Как у всякого инаковыглядящего иностранца, любое скопление агрессивно настроенных людей вызывало у него лишь страх и желание быстрее унести ноги. Но он был в ловушке собственного дома, к тому же с дочкой, и уносить ноги было просто некуда.

Передние снова забарабанили в дверь.