Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Евгений Юрьевич Спицын

кибернетики, каждый из которых имел самостоятельное значение: 1) теория информации, то есть в основном чисто статистическая теория обработки и передачи сообщений; 2) теория автоматических быстродействующих электронных счётных машин, выраженная как некая теория самоорганизующихся логических процессов, подобных процессам человеческого мышления и 3) теория систем автоматического управления, главным образом теория обратной связи, включающая в себя изучение с функциональной точки зрения процессов работы нервной системы, органов чувств и других органов живых организмов. То есть, иными словами, эти учёные мужи признали две непреложные истины: во-первых, кибернетика всё ещё не стала «отдельной научной дисциплиной» и, во-вторых, она составляет совокупность нескольких теорий, вобравших в себя элементы философии, логики, психологии, биологии, математики и других давно известных научных дисциплин.

Все современные антисталинисты, традиционно утверждая, что против кибернетики выступали в основном «придворные» философы и партийные пропагандисты, подтверждают этот тезис тем, что в «Философском словаре», вышедшем в 1954 г., была опубликована отдельная статья под названием «Кибернетика», в которой её назвали «лженаукой». Однако, как установил профессор В.Д. Пихорович,[202] из «достоверных источников, пожелавших остаться неизвестными», ему стало известно, что эта статья была написана Екатериной Алексеевной Шкабарой — заместителем директора Института точной механики и вычислительной техники, главой которого в то время был один из главных разработчиков первых советских электронно-вычислительных машин академик Сергей Алексеевич Лебедев, то есть чистый технарь, а не философ и пропагандист.

При этом заметим, что сам И.В. Сталин по проблемам кибернетики не высказывался вообще, так же как не выходило никаких Постановлений ЦК ВКП(б) и не проходило никаких общесоюзных конференций или дискуссий по данной проблематике, организованных аппаратом ЦК. Более того, как признают ряд либеральных авторов (Л. Грэхэм[203]), в 1950–1953 гг. по этой проблеме был опубликован всего ряд небольших статей, в том числе две статьи в «Литературной газете», принадлежавшие перу известного писателя Б.Н. Агапова («Марк III, калькулятор»), а также лингвопсихолога М.Г. Ярошевского («Кибернетика — „наука“ мракобесов»), и две статьи в журнале «Техника — молодёжи», автором которых был известный популяризатор науки К.А. Гладков («В джунглях американской науки» и «Кибернетика, или тоска по механическим солдатам»). Правда, господин В.В. Шилов,[204] традиционно заряженный особо буйным антисталинским пафосом и сознательным нагнетанием страстей на пустом месте, нещадно критикует старину Л. Грэхэма и уверяет, что: «во-первых, число только публикаций, целиком направленных против кибернетики, было в два раза большим — не менее девяти»; во-вторых, «любая публикация в печати, а уж тем более в центральных идеологических органах, рассматривалась как неукоснительное руководство к действию» и, наконец, «в-третьих, крайне наивно выглядит безапелляционное утверждение Л. Грэхэма, будто бы в начале 1950-х годов „худшие времена идеологического вторжения в советскую науку прошли“».

Между тем самой заметной публикацией, которая вышла уже после смерти И.В. Сталина, в мае 1953 г., стала статья «Кому служит кибернетика» в журнале «Вопросы философии», которая, по мнению того же В.Д. Пихоровича,[205] вероятнее всего, как раз и стала фактической основой для той самой статьи в «Философском словаре», о которой говорилось выше. Причём часть этой статьи, посвящённая собственно самой кибернетике, имеет следующую структуру: 1) описание огромного значения, которое имеет применение вычислительных машин для науки, техники и промышленного производства; 2) сетования (со ссылками на американских учёных) на то, что в США эти машины используются в основном только тамошним военным ведомством, и 3) критика претензий кибернетиков на то, что вычислительная машина де-факто представляет собой аналог человеческого мозга и что разница между мозгом человека и машиной носит исключительно количественный характер. Причём самое любопытное состояло в том, что критика Н. Винера и его коллег шла не с позиций марксистской философии, а исключительно с позиций павловского учения о высшей нервной деятельности человека.

Характерно также и то, что автор этой статьи не подписался собственным именем, а скрылся под псевдонимом Материалист. Профессор Д.А. Поспелов[206] объяснил это тем, что автор статьи «по-видимому, чувствовал некоторый страх», однако это объяснение лишено всякой логики, поскольку «придворные философы», как их именует сам Д.А. Поспелов, вряд ли могли кого-то испугаться, кроме своих кураторов из аппарата ЦК. Более разумно предположить, что автор этой статьи просто не хотел портить отношения с коллегами, поскольку даже самый поверхностный сравнительный анализ этой статьи и статьи из «Философского словаря» показывает, что вторая публикация представляла собой сжатую копию первой статьи, а посему можно предположить, что обе эти статьи принадлежат перу одного и того же автора, то есть не философа, а технаря.

Между тем вопреки мнению В.Д. Пихоровича,[207] который утверждал, что первыми и самыми ярыми критиками буржуазной кибернетиками стали именно технари, профессор В.В. Шилов[208] утверждает, что критика винеровской кибернетики была прежде всего составной частью общефилософской полемики с новыми тенденциями в буржуазной философии. Поэтому, дескать, в начале 1953 г., выполняя указание ЦК об усилении идеологической борьбы на философском фронте, Институт философии АН СССР и ведущий научный журнал «Вопросы философии» сформировали специальный сектор и отдельный раздел по критике современной буржуазной философии и идеологии. Причём эта критика теперь была призвана бить не по замшелому махизму и другим философским заблуждениям, разоблачённым ещё В.И. Лениным в его знаменитой работе «Материализм и эмпириокритицизм» (1909), а по самым актуальным и новомодным изыскам продажной буржуазной философии, в том числе по инструментализму, экзистенциализму, неотомизму, семантике и кибернетике, носящих «псевдонаучный и реакционный характер».

Вместе с тем, как верно подметили тот же В.Д. Пихорович и В.М. Глушков,[209] анализ дискуссий по проблемам кибернетики выявил целый ряд важных обстоятельств, во многом не осознанных до сих пор: 1) во-первых, недостаточность «уровня философской подготовки и философского мышления» советских учёных и пропагандистов; 2) во-вторых, что это «замечание» нужно отнести не только к «вычислителям» и «кибернетикам», но главным образом ко всем тогдашним философам, которые так и не сумели выступить как самостоятельная сила, а лишь метались между двумя борющимися партиями технарей, ни одна из которых не понимала и в принципе не могла ничего понимать в предмете спора. Ведь сущность спора была вовсе не техническая, поскольку никто из спорящих сторон не отрицал, что вычислительную технику нужно холить, лелеять и развивать. Спорили же в основном о природе самого мышления — о том, можно ли средствами математики смоделировать человеческое сознание. Но для того, чтобы решить этот фундаментальный вопрос, нужно было как минимум понимать, что такое человек и что такое мышление. Для этого недостаточно было быть просто хорошим философом, для этого нужно было быть ещё марксистом. Понимать, что структуру человеческого мышления нужно искать не в его мозге,