Волшебный дневник - Сесилия Ахерн

— Ой, прошу прощения, — проговорила она, так как мама как раз в это мгновение затягивала на себе полотенце.

Розалин отступила в коридор, откуда могла видеть только меня.

— Тамара, все в порядке?

— Да. Спасибо.

— Что ты делала все утро?

Это не было любопытством, это было беспокойство, но не за меня и не из-за того, что я скучаю.

— Я все утро провела с мамой. Читала ей книжку.

— А, ну и хорошо. — Розалин немного постояла, как всегда, не решаясь сразу уйти. — Если понадоблюсь, я внизу.

Она закрыла дверь, и когда я обернулась к маме, то увидела, что она смотрит на меня и улыбается. Потом она рассмеялась и покачала головой, а у меня появилось ощущение, что нам не нужен доктор Гедад.

Когда дверь распахнулась в следующий раз, Розалин посмотрела на поднос с завтраком:

— Дженнифер, ты опять ничего не ела.

— Да? — переспросила мама, надевая кашемировый халат. — Тамара съест мой завтрак. И она ласково улыбнулась Розалин.

— Нет-нет, — торопливо проговорила Розалин, входя в комнату и забирая поднос. — Я унесу твой завтрак.

Мама не сводила с Розалин блестящих голубых глаз.

— Тамара, поторопись, ланч почти готов, — взволнованно произнесла Розалин и, не отворачиваясь от нас, вышла из комнаты.

Ничего не понимая, я посмотрела на маму, рассчитывая получить объяснения, но она уже опять спряталась в свою раковину. Черепахи исчезают в панцире по двум причинам: или они напуганы до смерти, или им грозит опасность и они таким образом защищаются. В любом случае, когда панцирь вырастает, он больше никуда не девается, так как становится частью их существа.

В течение того лета, когда люди пытались убедить меня, что мама никогда не станет такой, какой была до смерти папы — некоторые говорили об этом почти впрямую, — я тотчас начинала думать о черепахах. Возможно, мама носила панцирь, который нарастила за несколько прошедших месяцев и который будет носить всю оставшуюся жизнь, но это не значит, что она в нем исчезнет. Я видела доказательство того, что мама не спряталась навсегда, я поняла это по ее глазам. И вспомнила об этом в тот самый миг, когда снова увидела жизнь в ее глазах. В один час пополудни.

Розалин преображалась, собираясь на службу в храм и на рынок. Появлялись воскресная бежевая юбка до колен с маленьким разрезом сзади и кремовая полупрозрачная блузка с пышными рукавами, завязанная бантиком на шее. Под блузкой я разглядела кружевной лифчик, хотя вряд ли Розалин даже подозревала о том, что она просвечивает. И правда, вид у Розалин был не такой простой, как обычно. Она надевала бежевый, в тон, жакет с брошкой из павлиньих перьев на отвороте, а на ноги — открытые необычные босоножки. Став выше всего на один-два дюйма, Розалин выглядела великолепно. Когда я сказала ей об этом, она просияла, и у нее от удовольствия даже порозовели щеки.

— Спасибо.

— Где вы это купили?

— А! — Она смутилась, не имея привычки говорить о себе. — В Даншоглин. Там в получасе есть местечко, которое я очень люблю. Мэри очень милая, да благословит Господь ее душу…

Затаив дыхание, я стала ждать рассказ о трагической судьбе Мэри, который включал в себя сведения об ее умершем муже и тысячах благословений, ниспосланных на нее Богом.

Тогда я попыталась зайти с другой стороны:

— У вас есть братья или сестры?

— Сестра живет в Корке. Хелен. Она учительница. И еще есть брат Брайан, он в Бостоне.

— Они приезжают сюда?

— Иногда. Как раз не очень давно были. Обычно мама сама ездит к ним в гости. По крайней мере, к Хелен в Корк, чтобы сменить обстановку, но сейчас это невозможно. Она больна. — Розалин посмотрела на меня. — У нее рассеянный склероз. Ты знаешь, что это значит?

— Немного. Вроде того, что мышцы перестают работать.

— Примерно так. С годами ей становится все хуже и хуже. Она ужасно мучается. Поэтому мне приходится бегать туда-сюда. Я не могу отправиться в путешествие, потому что нельзя оставить ее одну. Без меня ей никак.

Похоже, довольно много народу нуждалось в Розалин. Однако у меня вдруг появилась мысль: если так много людей нуждается в одном человеке, может быть, как раз все наоборот, и это она нуждается в них. Например, у меня никогда не было в ней никакой нужды.

Ее мать не пришла, чтобы ткнуть в меня обвинительным перстом, а было уже два часа. Незаметно я выскользнула из дома, когда Розалин заканчивала готовить свои пирожки. Мне было известно, что три тысячи разных пирогов она пекла в течение недели не только для нас и своей матери, но еще часть отвозила по воскресеньям на фермерский рынок и продавала так же, как домашнего приготовления джем и выращенные самолично экологически чистые овощи. Розалин поставила на стол сумку с банкнотами и мелочью, повернулась ко мне спиной, чтобы что-то достать из нее, и сунула мне в руку двадцать евро. Я была до того тронута, что отказалась взять деньги, однако Розалин настояла на своем.

Когда я пришла в замок, Уэсли уже сидел на ступеньках — на моих ступеньках. Он был в синих джинсах, черной фуфайке с белым черепом на груди и синих кроссовках. Даже днем от него веяло прохладой.

Уэсли поднял голову и снял наушники.

— Он может приехать завтра в десять.

Никаких тебе «здравствуйте», и это немного выбило меня из колеи.

— О, здорово! Спасибо. — Мне хотелось, чтобы он встал и исчез, как маленький голубь, который доставляет послания, а он продолжал сидеть как ни в чем не бывало. — А мог бы он приехать в десять пятнадцать на случай, если Розалин задержится дома?

— Да. Конечно. Я скажу ему.

— Хорошо, отлично, спасибо.

Он все еще оставался на месте, и я, сделав пару шагов, прислонилась к стене напротив него.

— Ты знаешь женщину, которая живет в бунгало?

— Мать Розалин? Видел ее, когда мы только переехали сюда, а потом ни разу. Кажется, она не выходит из дома. Старуха. У нее вроде болезнь Альцгеймера или что-то в этом роде.

— А ты был у нее дома?

— Привозил кое-что для Артура. Дрова, уголь, что-то из мебели. Однако Розалин ни на минуту не оставляла меня одного. — Он улыбнулся. — Да там и воровать-то нечего, если она беспокоилась из-за этого.

— Из-за чего-то она все-таки беспокоится. Вот и Артур никогда не бывает в бунгало один… — подумала я вслух. — Почему они все время вместе? Почему?

— Найди ответ, Нэнси Дрю[58]. И как получается, когда я ишачу на Артура, чтобы он не отрывал зад от дивана, и отношу пару чертовых кресел его теще, то ничего за это не получаю?