Мечты о лучшей жизни - Екатерина Островская

Чагин оглянулся и посмотрел на ветку сосны, пробившуюся в беседку, потрогал ее и отбросил от себя. Веточка качнулась и, вернувшись, ударила его по лицу.

– Вот какой странный китаец мне попался, – продолжил Борис Петрович. – Как-то я предложил ему: раз ты этой китайской гимнастикой себя мучаешь, отрабатываешь уже сколько лет свое ушу и очищаешь душу, то давай спарринг проведем. Я против тебя. Я хоть и моложе и сильнее, а ты, типа, мудрый и все знаешь. Посмотрим, что победит: мудрость или сила. Он посмеялся, но согласился. Встали мы. Ну я, естественно, сильно бить не собирался – помнил, что мастер спорта, бывший полутяж и прочее. Решил джебом постучать ему по репе. Раз, два, три – и не попал. Потом решил двоечку провести – передний в челюсть левой, а правой в селезенку… И снова оба раза бил по воздуху. Так мы минутки три попрыгали. То есть я прыгал, а он стоит и уворачивается, уклоняется и отходит. Ну, я и завелся, в полную силу развернулся… Очнулся – лежу на земле, и дышать мне трудно. Помог старик-китаец мне подняться и говорит: «В тебе много злобы. Если эту злобу твой противник против тебя направит, ты сам себя и убьешь. Будь добрее». Типа того. Мы с ним месяц, наверное, прожили рядом, а когда расставались, он сказал: «У тебя немного времени исправиться осталось, если не станешь, как природа вокруг тебя, то природа тебя убьет». А как меня, спрашиваю, природа убьет, дерево, что ли, на башку свалится или молния шандарахнет? И услышал в ответ, что смерть моя всегда рядом со мной, а когда она мне клыками в горло вцепится, одному богу известно.

Чагин замолчал, снова посмотрел на ветку, но трогать не стал. Сурин воспользовался возникшей паузой.

– Очень интересно, – улыбнулся член-корреспондент Академии наук. – Ваш китайский приятель, вероятно, весьма образованный человек. Он вам в немного упрощенном виде пересказал теорию ноосферы, причем нахватал из нее от Плотина, от последователей Платона, от Эдуарда Леруа и Тейяр де Шардена, от Анри Бергссона и от Вернадского. Вернадский, правда, говорил, что для перехода в новую разумную сферу необходимо торжество марксистско-ленинской философии на всей земле. Жизнь человека – это постоянное стремление выйти за пределы души в сферу разума и раствориться в боге. Лично я не могу ни опровергнуть это, ни подтвердить. Как говорится, хотите – верьте, хотите – нет. Бог есть, если вы в него верите.

– Бог существует независимо от того, верит ли в него Борис Петрович, верите ли в него вы или я, – сказала Лена. – Он есть, если в него верит хотя бы один человек на планете. Но ведь таких верящих гораздо больше, чем атеистов.

– Тут вы не правы, – усмехнулся Сурин. – Мне кажется, многие из тех, кто ходит в храмы и ставит свечки, в бога не верят. Они, скорее всего, надеются на то, что он существует и поможет им в тяжелые минуты. А может, эти люди уверяют других в своей вере, потому что им выгодно так говорить. При советской власти было наоборот: многие верующие убеждали окружающих, что являются атеистами, дабы не пострадать самим и не нанести ущерб своим близким.

– Какая разница, кто что говорил, – возразила Лена. – Бог есть независимо от наших слов и убеждений. Бог – это добро и свет, и души наши стремятся к нему. А если у человека нет души, то и стремиться нечему и не к чему.

– В каком смысле? – удивился Андрон Акатович. – Вы хотите уверить меня, что бывшая учительница обществознания понимает в философии больше академика?

– Да погодите вы! – не выдержал Чагин. – Я не закончил свой рассказ. Забыли, что и я тоже тут нахожусь? Устроили какую-то философскую дискуссию, а я конкретно о себе говорил. Так вот, я потом спросил монахов: «А где старик, который со мной по утрам гимнастикой занимался?» Смотрю, те не понимают – какой старик? С кем занимался? Какая такая гимнастика? И пытаются меня уверить, будто бы я целый месяц крепко спал по утрам и выходил только к завтраку. – Чагин посмотрел на часы и поднялся: – Сейчас за мной придет машина.

Посмотрел на Сурина:

– Текст подготовишь и мне передашь. Вот с ней. – Борис Петрович показал на Лену. – Теперь она моя помощница.

Чагин вышел из беседки, посмотрел на подъехавший к калитке черный «Гелендваген» и обернулся.

– Я не упомянул главное из того, что услышал от китайца, которого, может быть, и не было никогда. Старик сказал, что интернет, или как мы там понимаем нынешний компьютерный виртуальный мир, существует, но это лишь дьявольская пародия на тот прекрасный мир, который самый что ни на есть настоящий, даже более настоящий, чем тот, в котором мы живем. Он – мир добра, а потому тех, кто не достоин его, туда не допускают – стирают их, как компьютерный вирус, как вредоносную программу, как заразу, от которой надо избавиться тихо, без войн и шума. Раз – и нет души человеческой. Вот так.

– Если у человека была душа, – тихо произнесла Лена, – то она не исчезнет. А если не было, то и исчезать нечему. Человеческих душ на земле на самом деле гораздо меньше народонаселения.

– С вами каши не сваришь, – буркнул Чагин. – Хотел поговорить с умными людьми, а нарвался на таких же болтунов, как и сам. Хотя в отличие от вас я не только болтаю, но и дела делаю.

Затем он посмотрел на Лену:

– А ты завтра с утра ко мне. И мы обсудим твое заявление. А то подкинула его тайком, думала, что проскочит.

И Чагин ушел.

Заявление об уходе Лена написала накануне. Знала, что хозяина холдинга нет в резиденции, поднялась и оставила листок на столе в его приемной. Значит, он уже ознакомился с ним. Может, и к Сурину приехал, чтобы увидеться с нею, а не с профессором…

Девушка решила, что следующим утром Чагин будет обсуждать с ней условия ее увольнения. Наверняка попросит отработать установленный законом срок, напомнит о заборе и воротах, которые ей ничего не стоили, вполне возможно, потребует возместить их стоимость и назовет несусветную цену. Но она была готова вернуть какие угодно деньги, рассчитывая на то, что средств хватит. Если же не хватит, придется занять у кого-нибудь. Только у кого? Среди ее знакомых богатых людей не было. Можно, конечно, попросить у Николая, но обращаться к нему по такому поводу не хотелось.

Лена приехала на работу немного раньше обычного, расположилась в своем кабинете и стала ждать, когда ее вызовет Борис Петрович. Потом началась обычная работа, которая сократила время ожидания. Когда Лена в очередной раз взглянула на часы – было уже без четверти одиннадцать. Она поднялась на третий этаж, но Чагина не обнаружила. Вернулась к себе и набрала его номер.

– Помню, – ответил тот. И добавил: – После обеда приеду, и поговорим.

Но пришло время обеда, и снова потянулись минуты и часы ожидания. Она не звонила больше, потому что нельзя напоминать начальству о его обещаниях. Около пяти Борис Петрович наконец заглянул к ней и сказал:

– Через часок поднимись, пока у меня дела.

Ровно в шесть вечера Лена постучала в его дверь и вошла.

Борис Петрович сидел за рабочим столом с таким деловым видом, словно специально подготовил эту позу для встречи с помощницей. Поднял глаза и взглядом указал ей на стул возле стола. Дождавшись, когда она сядет, произнес: