Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин

Не выглядят убедительными и попытки интерпретировать обряд волховских сопок как результат синтеза скандинавских и местных финских и славянских традиций в некрополе древней Ладоги (Еремеев 2007; см. также главу IX). Но это археологические проблемы, напрямую использовать их для решения хронологических или демографических вопросов ранней истории нельзя (заметим, что и в Скандинавии комплексы ранней эпохи викингов немногочисленны — это естественно для эпохи становления всякой археологической культуры). В целом материалы Ладоги и Городища достаточно полно демонстрируют начало проникновения скандинавской руси в бассейн Волхова и формирования там сети городских центров с дружинными древностями, концентрация которых на Городище в 860-е гг. сопоставима с данными летописи о призвании варяжских князей[118]. Ни письменные, ни археологические источники не дают оснований для «перестройки» русской истории.

Рис. 14. Подвески с руническими надписями (по: Носов 1990. С. 124).

Е. Н. Носов деликатно характеризует комплекс скандинавских находок с Городища как «вуаль» — термин призван продемонстрировать, что скандинавские находки лишь «прикрывают» восточноевропейскую основу культуры Городища. Вместе с тем концентрация находок в слое поселения схожа, по компетентному мнению И. Янссона, с ситуацией в главном скандинавском городе на пути из варяг в греки — Биркой (Янссон 1999). Находки характеризуют яркие черты скандинавского убора и религиозного быта (амулеты, в том числе привески с руническими надписями, рис. 14). Более того, обнаружены следы производства скандинавских вещей. Обитатели Городища демонстрировали свою причастность к варягам из-за моря.

В. Л. Янин признает Городище первоначальным Новгородом, где сел, опираясь на «прецедентный договор» (ряд), призванный князь Рюрик. После смерти первого князя его наследники обратились к поиску центра, где они не были бы связаны договором: Игорь и Олег переместились в Киев (где могли претендовать на власть кагана над Средним Поднепровьем). Варяжская дружина осталась на Городище без князя, что и означает летописная фраза, заключающая легенду о призвании: «новгородцы от рода варяжска» (русский княжеский род переместился на юг — Янин 2007; см. также главу IV.5).

Показательно, что центры, в которых останавливались варяги, становились притягательными для окрестного населения — возле Городища формируются предшественники новгородских концов, Ладога является межплеменным центром (где вызревала потребность в призвании князя?); Гнёздово привлекает не только жителей среднеднепровской Руси, но, вероятно, и беженцев из Моравии (Петрухин 2011. C. 236–240).

Это относится к городской сети, формирующейся на пути из варяг в греки. Но в городах, упомянутых как столы призванных варяжских князей — в Изборске и Белоозере, в отличие от Новгородского Городища и Ладоги, очевидных скандинавских древностей, синхронных летописному призванию, не обнаружено (ср. Макаров 2012. С. 455). В. В. Седов, последняя монография которого посвящена изданию материалов Изборска, отрицает историчность братьев Рюрика, ссылаясь вслед за А. А. Шахматовым на фольклорность мотива трех братьев. Правда, апелляция Шахматова к фольклорным истокам представлений о трех братьях-князьях неубедительна: Шахматов приписывал позднейшей книжной легенде о Труворовом Городище и даже романтическому наименованию Новгородского Городища Рюриковым древние фольклорные истоки, но их источником было летописное предание, а не наоборот (Петрухин 1995. С. 53 и сл).

Другой безосновательной посылкой Шахматова следует признать утверждение о том, что Изборск не был значительным городом, для того чтобы помещать в нем один из первых княжеских столов в начальном летописании. В. В. Седов продемонстрировал, что Изборск был важнейшим форпостом славянской (кривичской) колонизации на границе чудских земель в VIII–X вв. Столь же ярких, как на Городище и в Ладоге предметов скандинавского убора и амулетов, в Изборске не обнаружено; нет и ранних кладов, хотя фрагмент коромысла весов и весовые гирьки свидетельствуют о том, что горожане в раннем средневековье принимали участие в распределении серебра (Седов 2007. С. 395–396). Серийными являются и находки вещей, свойственных как Восточной Европе, так и Юго-Восточной Прибалтике и Скандинавии (односторонние гребни, ключи, кресала, кольцевидные булавки, подковообразные фибулы, ланцетовидные стрелы, ледоходные шипы и т. п.). Показателен ранний (конец II тыс. н. э.) погребальный комплекс в округе Изборска, относящийся к кругу «чудских» древностей и содержащий инвентарь скандинавского происхождения (Лопатин 2004). Н. В. Лопатин вслед за В. В. Седовым подчеркивает малочисленность скандинавских древностей в Изборске и сомневается в «столичном» статусе города в эпохе призвания варягов (Лопатин 2012). Но княжеская (летописная) традиция (даже если датировать ее не концом Х, а XI веком — временем составления «Начального» свода) наделяла таким статусом Изборск и Белоозеро.

Что касается Белоозера, то проблема сводится не только к тому, что в регионе нет древностей, синхронных летописному призванию (Захаров 2004. С. 107–108). В тексте легенды говорится, что Синеус сидел «на Белеозере», — это позволило Д. А. Мачинскому предположить, что речь шла не о городе, а об озере, причем Ладожском, которое скандинавы именовали «Белым» (Мачинский 2003. С. 18; ср. о гипотезах иной локализации Белоозера — Захаров 2012; об Изборске — Лопатин 2012). Правда, это построение не учитывает контекста варяжской легенды, где Рюрик по смерти братьев раздает «мужам» грады, «овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро» (ПВЛ. С. 13). Город, где сидел бы летописный Синеус, не обнаружен. Зато неподалеку на Шексне раскопано поселение на всхолмлении с соответствующим названием Крутик (поселение было лишено искусственных укреплений), где были найдены куфические монеты, весовые гирьки и чашечки весов, вещи скандинавского происхождения, обнаружены следы бронзолитейного производства, но более всего — следы пушной охоты на бобра (остеологический материал и охотничьи стрелы), относящиеся к IX в.

Как и в случае с Изборском, было бы наивным искать в материалах Крутика прямую «иллюстрацию» варяжской легенды. Но материалы всех перечисленных памятников служат пониманию исторической ситуации, предопределявшей, среди прочего, и содержание варяжской легенды. Комплекс скандинавских находок Белозерской округи описан С. Д. Захаровым, но он датируется в пределах второй половины Х в. — так датируется большинство скандинавских комплексов Восточной Европы. Дело, однако, не в каталогизации скандинавских вещей, хотя она (в отношении всей Восточной Европы) остается актуальной и расширила бы источниковую базу древнейшей русской истории. Дело в том, что в древнем некрополе Белоозера открыты остатки трупосожжений, включая женские, в одном из которых — остатки скандинавской скорлупообразной фибулы второй половины X — начала XI вв. И хотя открытый памятник представляет собой остатки разрушенного некрополя, его исследователи усматривают в этих остатках свидетельства «культурной метисации, скрещения финских, славянских и скандинавских культурных элементов на Белом озере» (Макаров, Новикова 2002. С. 119–133).