Судные дни - Адам Нэвилл

В своих заметках Макс особо подчеркнул важность ранчо Криолло, стоящего по соседству с шахтой. До появления сержанта Конвея и патрульного Хименеса, которые обнаружили тела, ныне покойный фермер Рамирез Агилар был почти что свидетелем событий, произошедших в ночь Вознесения.

Ирвин Левин встретился с ним в семьдесят пятом, но в «Судных днях» его рассказ больше походил на бред сумасшедшего. Потому фермер и не фигурировал в качестве свидетеля ни в одном официальном расследовании. Появился Рамирез и в одном из документальных фильмов, сделанных в семидесятых, но потом наотрез отказывался говорить о секте до самой смерти.

Ранчо отстояло от заброшенной шахты на две мили. Эмилио Агилар, сын Рамиреза, ждал их, чтобы дать назначенное Максом интервью. Он согласился на встречу, только чтобы защитить отца и объяснить его странные свидетельства о событиях, предшествовавших убийствам. Как и Конвей, он отказался от предложенной Максом платы. Для некоторых дело было не в деньгах.

Звук получился хороший – его настраивал Дэн:

– Мой отец часто рассказывал об этой шахте. При жизни отца тут ничего интереснее Храма Судных дней, кажется, и не было. В первый год он даже поддерживал с ними хорошие отношения. Я не очень хорошо их помню. Мне было, кажется, два, когда они появились, и, получается, пять, когда туда примчалась полиция. Но дома отец часто говорил о людях из Храма. Иногда они приходили и беседовали с ним, иногда работали на ранчо. Денники отбить, лошадей покормить, почистить. Они были молодые. Болтались тут вокруг лошадей, с отцом говорили. Они ему нравились. Девушек он жалел. Говорил, что они просто дети. Беспокоился. Помню, сказал мне и брату, как же нам повезло, что у нас есть дом и семья и нам не приходится убегать и вступать в секты.

А еще к нам заходили всякие люди и спрашивали, куда идти. Они слышали об общине, приезжали на машинах и автобусах. Отец говорил, что они чего-то ищут. Ну чего-то нового. Другие бежали. От плохих родителей. Или типа того. Он рассказывал, что встречал людей из Храма в пустыне. Отец иногда возил городских кататься по пустыне и к горам, лошади тогда у нас еще были, и там ему встречались члены Храма, иногда даже голые. Да и девушки тоже. Они еще водили с собой собак, таких, вроде волков. Немецких овчарок, хаски, каких-то здоровых дворняг.

Отец считал, что люди из секты очень странные. Всегда вежливые, дружелюбные. Но иногда они начинали читать проповеди.

– Он никогда вам не рассказывал, что именно они говорили?

– Отец называл это хиппарским дерьмом. Ну, типа, они оставили мир, который в любом случае погибнет. Что-то вроде того. Ну война, бедность, жестокость, расизм, наступают судные дни. И все признаки грядущего конца света уже были, по их словам. Вьетнам. Бунты. Бомба. Что они пришли сюда обо всем забыть. Избавиться от семьи, личности, обязательств. Освободиться от общества. Говорили, что у них появилась новая семья и новое общество, которое дает человеку все необходимое, если он избавляется от ненужного. Любой человек – бог. Даже мой отец. А он был не слишком-то религиозен и только смеялся над ними. Они искали бога в себе, чтобы самим стать богами. Звали друг друга «брат такой-то», «сестра такая-то». Называли себя детьми. И животными. Говорили, что превращаются в ангелов. Бред какой-то. Вечно были под наркотой. Отец считал, что они пьяные. По глазам видел. Дикие у них были глаза. И разговоры странные. Но на самом деле это были наркотики. Теперь-то я это понимаю. Узнал от полиции и из газет.

Но в детстве я думал, что все это довольно круто. Что рассказывал отец. Даже после убийств. Люди из Храма уходили в холмы, жгли там костры, пели и разговаривали. Там всегда были красивые телочки, по словам отца. Иногда они просто сидели и смотрели в огонь. Медитировали. Правда, так было в самом начале. А вот перед резней все изменилось.

– Как? Ваш отец рассказывал об этом?

– Да, кое-что. Во-первых, молодежь перестала приходить и ухаживать за лошадьми. Потом он поехал в город – и они там больше не продавали свои журналы и книги. Их же раньше видели по всей округе. Люди из поколения моего отца.

Тогда все подкармливали хиппи. А то люди из Храма ели всякую дрянь. Они копались в мусорных бачках на рынках и около магазинов, иногда вообще увозили их на своем школьном автобусе и на «фольксвагене». Многие жалели девушек. У этих хиппи были дети, и они тоже питались из помойки. Сестра Катерина купалась в деньгах, а ее последователи жрали отбросы.

Но через два года вся секта стала сдуваться. Все изменилось в семьдесят четвертом. А может, даже в семьдесят пятом. Отец плохо умел писать, так что никогда ничего не записывал. Иногда он встречал их в пустыне, но они начали его избегать. А еще они стали покупать оружие. Винтовки. Говорили, что охотятся. Отец нервничал, и его клиентам это тоже не нравилось. С некоторыми сектантами он познакомился в самом начале, даже считал их друзьями, но они стали его избегать. Как будто боялись чего-то. А еще появились новые люди. Он никогда точно не знал, сколько народа живет у старой шахты. Люди постоянно то приходили, то уходили

Однажды к нам пришла девушка и попросила защиты. Сказала, что они держали ее в плену прямо в шахте. Она оставила там ребенка и хотела поехать в город и вернуться за ребенком с полицией. Сказала, что ее избрали и она должна была отдать ребенка в Храм как дар. Но вот его отца она совсем не любила. И ей не давали общаться с младенцем. Она рассказала, что девушки не выбирали, от кого рожать. Что их насиловали. В секте творился настоящий ужас. Люди боялись за свою жизнь. Там построили забор, чтобы никого не выпускать наружу. Только нескольким членам секты разрешалось выходить в город, а остальным не доверяли. Они были пленниками. Дети болели, а врача привезти не разрешали.

На шахте был колодец, но не было электричества и телефона. Эту кучку старых хижин они называли раем. Трындец какой-то. Сказала, что в общине есть осведомители, что все под подозрением. Что те братья и сестры, которые пытались возразить, исчезали. Оставшимся говорили, что предатели сбежали и наврали всякого правительству, и теперь ФБР и ЦРУ охотятся за сестрой Катериной. Говорили, что беглецы хотят разрушить рай. Вообще, там царила сплошная паранойя, по словам этой девушки. Она не знала, что случилось с ее друзьями, но опасалась, что их убили и похоронили в пустыне. Она слышала всякие разговоры. Так что, когда смутьяны начали исчезать, она решила бежать. И пришла к нам, потому что это было ближе всего. Она слышала от кого-то, что мой отец – хороший человек.

Но через несколько часов после нее на ранчо пришли другие люди из Храма. Четверо, в красных одеждах. Они приехали на «фольксвагене». Спрашивали отца о девушке. Сестра как-то там. Присцилла, что ли. Она пряталась в доме вместе с мамой. Отец заметил винтовки в машине и занервничал. Он сказал, что никого не видел, что их собаки пугают лошадей, и лучше бы им уйти. Они вели себя вежливо, но отец видел, что ему не верят. Двое обошли дом и заглянули в денники, как будто это было их ранчо. Двое остались разговаривать с отцом, но он знал, что другие все обыскивают прямо у него за спиной.

А потом эта дурная девица выбежала из дома сама, вся в слезах, села в фургон, и они уехали. И больше никогда не приходили к отцу. Он говорил, что это случилось примерно за полгода до убийств.