Имперский раб - Валерий Сосновцев

От оного до местечка Маргиляну езды 1 день… Отсюду до города Ушу, сказывают, езды 3 дни…»

Ефрем приказал Семену и Савве под доглядом Гюльсене закупит на маргеланском базаре китайских снадобий и немного меховой рухляди, чтобы груз был дорогой, но легкий в поклаже. Он договорился с караванщиком за приличную плату, нещадно поторговавшись, и беглецы продолжили путь до Ушу, оттуда в Кашкар.

«От Ушу до города Кашкары езды 13 дней, – записал в заветную тетрадь Ефрем. – Между Ушем и Кашкарою в горах кочуют киргизсцы от киргис-кайсаков особливого роду. Не доезжая до Кашкары за 2 дни в горах есть свинцовый завод под ведением кашкарцев. Дорога лежит по горам и по косогорью. Горы весьма высокие; лесу мало, травы довольно… У одной горы воздух весьма тяжелый и захватывает дух, отчего иные умирают. Здесь потерял я одного из своих товарищей…»

Гора была высока, на перевале лежал снег. Караван шел медленно. Вьючных животных в караване уже не было. Они бы не выдержали. Грузы несли нанятые заранее носильщики или сами торговцы, смотря по грузу и состоянию владельца.

Первым ударом, свалившимся на беглецов, стала смерть Саввы. Он умер утром на перевале, когда караван застигла горная снежная вьюга. Всю ночь ветер порывами обрушивался на цепочку людей на узкой тропе, словно пытался сбросить дерзких путников в пропасть. Караван остановился, люди съежившись, группками и по одиночке, укрывшись, кто чем мог, покорно спали прямо на тропе, едва прячась за редкие выступы. Накрывшись с головой кошмой, Ефрем и Гюльсене спали в обнимку, рядом порознь, завернувшись в куски кошмы, спали Савва и Семен, дальше за ними спали еще люди. Караван походил на птиц притулившихся на карнизе.

Ефрем проснулся оттого, что вдруг дыхание Гюльсене ему показалось очень громким. Он перестал слышать звук бури. На вершине воцарилась тишина. Буря утихла, понял Ефрем. Он отогнул край кошмы, увидел кусочек темно-синего неба, обернулся на товарищей своих и вдруг столкнулся с неподвижным взглядом Саввы. Его широко раскрытые глаза и усы над открытым ртом были слегка припорошены редкими, нетающими снежинками. Из кошмового куля торчала только его голова. Край кошмы Савва зажал в кулак, словно все еще хотел сдернуть с себя покрывало. Ефрем вскрикнул от неожиданности. Лицо Саввы почти упиралось в его собственное. Караван мгновенно ожил. Все повскакивали, но подойти ближе не позволяла узкая тропа. Лишь один старшина каравана, седой старик из горных киргизов с длинным клином бороды, осторожно обходя обескураженных спутников, пробрался к Ефрему. Внимательно осмотрев мертвое тело Саввы, он сказал, ни на кого не глядя:

– Сердце у него не выдержало, он мертв. Я говорил тебе, купец, что горы эти не каждому горцу пройти удается… Люди равнин задыхаются здесь, их сердца лопаются…

Сдавленный гул голосов прокатился по каравану. Люди передавали по цепочке друг другу печальное известие. Там, где стоял Ефрем, тропа была несколько шире. Старик огляделся по сторонам, поискал взором и сказал:

– Вот у этой стены заложите его камнями, чтобы звери не добрались. Это и будет его могила… Помолитесь, и в путь. Нужно быстрее пройти эти гиблые места… Далее будет еще труднее. Пойдем еще выше… Но если воротиться захочешь, то назад со слугами своими пойдешь один… Правду скажу тебе. Назад тропа вся занесена. Там буря. Она нас только краем задела.

Он оборотился к покойнику, поднял свои руки ладонями вверх, стал творить молитву, шевеля беззвучно губами. Весь караван последовал его примеру. Ефрем спохватившись, скопировал движения мусульман, при этом он так зыркнул на Семена, что тот все понял без слов и тоже изобразил моление по магометанскому обряду.

По окончании молитвы Ефрем с Семеном запеленали тело бедного Саввы в кошму, перенесли его поближе к стене. Каждый в караване подобрал из-под ног камень и по цепочке передал его к месту захоронения. Вскоре тело умершего плотно заложили грудой камней. Друзья постояли молча над могилой, Гюльсене тихо плакала. Ефрем тронул ее за плечо. Она взглянула на него, потупилась, тягостно вздохнула… Караван снова медленно карабкался вверх. Бывшие невольники еще не знали, что несчастья не оставили их на этом пути.

Еще четыре дня карабкались люди по тропе вверх. Воздуху не хватало, тропа обледенела, рядом все время зияла бездна, нервы и мускулы людей были натянуты до предела.

«Видать, много пота и крови на шелках да каменьях дорогих, что на чьих-то плечах повисают… – думал Ефрем, осторожно придерживая Гюльсене на скользкой тропе. – А купцы-то здешние народ и в правду бедовый. Надо же, для наживы так рисковать!..»

Без того узкая тропинка сузилась до ширины ступни, и вскоре обнаружилась новая напасть: кусок скалы, по которой пролегла тропка длиной аршина в три-четыре, обвалился. Тропинка стала шириной в полподошвы. Зато после провала шла уже не узкая стежка, а просто широченная дорога, по обширному карнизу. Караванщик, шедший впереди, отыскал в почти отвесной гладкой стене трещину, вбил в нее железный крюк, привязал к нему один конец волосяной веревки и предупредил всех по цепочке:

– Я пройду вперед, когда дам сигнал, каждый пусть привяжет свой груз к натянутой веревке, и я буду перетаскивать его. Затем так же пойдут люди.

Старик медленно-медленно проходил опасный участок тропы. Весь караван, затаив дыхание, ждал. Словно паук, цепляясь за только ему видимые трещины и острые уступы, старый киргиз упорно шел к спасительному карнизу. Наконец караванщик остановился на краю широкой горной дороги. Весь караван облегченно и восхищенно загудел, словно стая птиц.

– С этого места идти будет легче – дорога широкая и пойдет вниз, – как можно спокойнее сказал старик-предводитель. Но Ефрем почувствовал, как тот напрягся, заметил по желвакам, по трепетанию ноздрей.

– Первым пойдет купец из Татарии, мне помощник сильный нужен, – скомандовал старик.

Ефрем подчинился. Обходя Гюльсене, шепнул ей и Семену:

– Все делайте не спеша. Слушайте внимательно караванщика. Семен, ежели чего не поймешь, я переведу. Придется сказать, что ты не татарин, а вепс, скажем. Они все едино не отличат русскую речь от иной… И не смотрите вниз, ни в коем случае. Слышишь, Семен?

– Слышу, слышу, – прерывисто дыша, сказал тот.

Ефрем понял, что его товарищ едва справляется с собой. Страх высоты делал свое дело с человеком, привыкшим к равнине. Пот струился по лицу Семена.

Ефрем с великим трудом преодолел смертельные аршины над бездной. Ноги скользили, несколько раз он повисал на веревке, которой обвязался сам и петлей перекинул через страховку, натянутую старым проводником. Каждый шаг давался с трудом – не хватало воздуха… Наконец, вот он – спасительный широкий карниз. Ефрем выпрямился и почувствовал облегчение от того, что можно стоять, широко расставив ноги, и не бояться сделать шаг. Он поймал себя на мысли: «А старик-то раза в два меня старше, а держится молодецки, живее всех в караване. Даром, что тощ, зато жилист!..»

Караванщик соорудил скользящий узел. Волосяные веревки ездили теперь как по маслу. Долго они перетягивали груз. Старик ругался, когда на другом конце плохо завязывали узлы. Два тюка из-за этого сорвались и долго летели вниз.