Имперский раб - Валерий Сосновцев

Тот, кого назвали Пантюхой, нависая широкими плечами над столом, глядя исподлобья, пробурчал недобро сквозь заросли бородищи в крошках:

– Сколько ни есть – все наше! Без тебя сочтем свое! А вот тебе, Ремка…

– Кому Ремка, а тебе Рем Яковлевич! – взвился «колобок». – Я поставщик самого генерал-губернатора ныне!..

– То-то, что ныне, а полгода тому назад кем ты был, ай забыл? – снисходительно улыбнулся Пантюха, глядя в упор на Ремку. – Это я на тебя орать могу! Я и ранее над тобой был поставлен и ныне мой верх, ибо ныне я поставщик самого светлейшего князя Потемкина!.. Что, выкусил! И тебе, сморчок, надлежит называть меня Пантелеем Иванычем!

Ремка сидел красный, с открытым от изумления и негодования ртом, готовый заплакать от обиды.

– Ха-ха-ха! Закрой хайло, а то вона, мухи налетят! Смотри, от злости кишками не рыгни! – куражился Пантюха.

Офицер, сидящий по соседству с Ефремом, глядя на спорщиков, тоже раскатисто захохотал, ладонями похлопывая себя по ляжкам. Смех его был так искренен и заразителен, что Ефрем, глядя на него, тоже заулыбался, хотя и не все понимал.

Ремка с Пантюхой, словно спохватившись, обернулись на господ и, затравленно похихикивая, стали кланяться офицеру и на всякий случай его соседу. Офицер сквозь смех махнул мужикам рукой, мол: «ну, вас!», достал платок и, вытирая веселые слезы, обратился к Ефрему:

– Простите, ради бога! Не могу без смеха взирать на этих новых господ!

Ефрем, улыбаясь, добродушно кивнул.

– Эти двое спорщиков – оба шельмы отменные, оба воры несусветные!.. – продолжал офицер. – Оба недавние крепостные лакеи одного и того же барина, кузена моего. Он помещик в соседней губернии. Я-то нынче не стал заворачивать к нему, спешу… Ну так вот, о прошлом лете завернул к моему кузену светлейший князь Потемкин, они с Московского университету еще приятельствовали. Князь-то и уговорил моего кузена отпустить на волю, для поселения и освоения в новых южных областях нескольких смекалистых мужичков. Мой кузен – не промах! Он, видать, и от князя толику выгоды поимел, да и этих малость растряс. Они и на крепостном положении коммерцией у него занимались… Представляете – у барина крали и ворованное оборачивали! Умеют, шельмы, кому надо пыль в глаза пустить, а когда и мзду в карман опустить. Мой кузен мне пояснял: «Этих отпустить не жалко. Делать толком ничего не умеют, вот воруют знатно!» Этих он сплавил, а настоящих-то, дельных, себе оставил. Те, чтобы выкупиться, вдесятеро против этих моему кузену доход принести должны. Но, думаю, он их ни в жизнь волей не пожалует.

– Простите, а что это за имечко такое у одного из них? Странное будто для здешних мест, – спросил Ефрем.

– А это все от чудачеств моего кузена. Хотя, как сказать, может, и не чудачество вовсе. Как у нас при высочайшем дворе стали итальянцев привечать, ну, там, по строительству, комедиантов всяких, то кузен мой, всех опередить захотел и, чтобы матушке нашей императрице потрафить, стал поголовно лакеев своих переименовывать на имена из древней римской мифологии. Вот этому карапузу, – он кивнул в сторону мужиков, – и досталось тогда имечко Рем. В честь братца легендарного основателя Рима, значит. А второму так и не подобрал нового имени. А, может, охладел к этому делу, да и забыл. Но извольте заметить, ведь сей Ремка не стал менять своего заморского имечка на родное, домашнее. Видать, и прозванием своим щеголяет, где выгодно, и Бога не боится. Вот лакей так лакей – жучила, право дело!..

Ефрем слушал, не скрывая любопытства.

– Да-а-а, много нового стало происходить в России, – вздохнул офицер. – Вот и новые людишки появились. И надо заметить, среди новых все больше шельмецов отборных наблюдается. Эти похуже озверелых бунтовщиков будут. Тех, кто с дубиной бунтует, сразу видно и переловить посему не трудно. Но эти… – он кивнул на Пантюху с Ремкой, – как клопы, только и способны, что исподтишка кровь высасывать. А светлейший Потемкин прочит их на вновь приобретенные земли поселить. Но чаю я, что там они долго не засидятся. Эти около казны, в столицах осядут.

– А я слыхал, будто не всякий да не запросто от князя землю получает, – заметил Ефрем.

– У-у-у… – возразил офицер, – этими делами не сам Потемкин занимается, а его канцелярия – те же нищенствующие чиновники, многие из которых сами недалеко от подлого сословия отошли. Посему мздоимство везде и всюду…

Офицер спохватился вдруг, что с незнакомцем разговорился так неосторожно, осекся и опасливо глянул на Ефрема. Тот мягко улыбнулся и сказал:

– Вы не волнуйтесь, я по другому ведомству, не сыскному… по научной части я… землемер… Выполняю поручения по межеваниям.

Вошел станционный служитель и доложил офицеру, что его экипаж готов. Тот поспешно простился и ушел.

Ефрем, глядя на продолжавших петушиться недавних лакеев, а ныне новых людей России, вспомнил двух чиновников из коллегии, оформлявших недавно ему бумаги. Говорил тогда о Ефреме один из них, постарше годами, другому, что помоложе:

– Ишь ты, как его прославили-то! И подумать только – кого?! Ведь не Кук, не Лаперуз какой!.. А нам не пристало походить на них, я полагаю. Это в европах заведено – на грабеж едут, а выставляются как открыватели.

– Ну, этот же не воровать ходил. Претерпел на службе, – возразил молодой.

– Тем паче! Чего особенного-то? Ну, ходил, ну чего-то там видел и доложил. Так и положено! Начальство посылало, вот и ходил, и еще сходит, коли прикажут… На то воля господняя и начальников. Но так возвеличивать всякого, кого ни попадя – токмо баловать! Каждый должен знать свой шесток, а иначе – у-у-у!.. Спаси нас Господи от такого!

– Да помилуйте, от чего нас спасать-то! – в недоумении воскликнул молодой чиновник.

– Да от всего! – сурово заключил старший. – Нас от всего спасать надобно!.. А ты старших молча слушай, да на вот, перебели бумажку…

Наконец Ефрему тоже подали лошадей, и покатил он дальше. Туда, где ждала его новая служба – и во имя, и по повелению, и в интересах…