Мама по принуждению - Адалин Черно

Мы с Еленой Эдуардовной спускаемся вниз, я бережно укладываю Родиона в коляску и жду Машу. Она появляется спустя десять минут одетая в джинсы и красное пальто.

— И где шапка? — спрашиваю у нее.

Она закатывает глаза и смотрит на Анну Павловну, дескать, ты была права, и достает шапку из кармана.

— Так-то лучше.

— Но ты без шапки, — усмехается Маша, указывая на мои волосы. — Не боишься заболеть?

— Боюсь, — киваю и надеваю на голову капюшон кардигана.

Маша удовлетворенно кивает и, схватившись за мою руку, идет рядом со мной. На улице я оставляю Родиона под присмотром сразу двух нянь и иду играть с Машей. Мы успеваем и побегать, и попрыгать и даже поиграть в фрисби, пуская тарелку друг другу с горки по очереди.

Маше отчаянно не хватает внимания. Я понимаю это по тому, как активно она настроена, с какой радостью играет и как улыбается. Щеки раскраснелись, глаза горят таким счастьем, что когда приходит время уходить на урок, я разделяю ее погрустневшее настроение. Анна Павловна идет следом за ней, а я понимаю, что так и не поговорила с Адамом о Маше. Девочке действительно нужна социализация, другие дети вокруг, активные игры с мамой и папой. Вскоре подрастет Родион и тогда будет легче, но пока…

Я вдруг ловлю себя на мысли, что уже сейчас вижу свое будущее рядом с Адамом и Машей. О том, что мне по какой-то причине нужно будет уйти, даже думать страшно. Я полюбила девочку всем сердцем, прониклась к ней душой и стала считать дочерью. С Адамом сложнее, но к нему я тоже начала привыкать, доверилась, открылась настолько, насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации.

Вечером, когда мы с Еленой Эдуардовной справляемся с купанием, приходит Маша. Прошло около трех часов, которые она провела на занятиях, ну разве это дело?

— Как дела? — спрашиваю у нее, когда она садится рядом с люлькой братика и начинает играть с ним погремушкой.

— Нолмально, — Маша пожимает плечами.

Я вижу, что что-то не так. По ее поникшим плечикам, по медленным движениям руки, которой она трясет погремушку и по голосу, который сегодня оказывается особенно печальным.

— Машунь, расскажешь? — прошу, садясь рядом.

— Я хотела еще поиглать, — она вздыхает.

Я понимаю ее желание, сама думала о том же, но аккуратно замечаю:

— Занятия тебе все же необходимы. Ты должна многому научиться, чтобы потом поступить в институт…

— Да-да, — Маша перебивает меня и кивает. — Получить облазование. Я все это знаю, — еще один грустный вздох и я понимаю, что так больше продолжаться не может.

— Я отойду ненадолго, ладно? Присмотришь за Роди?

— Конечно, — серьезно и по-взрослому произносит она.

Я выхожу из спальни, чтобы найти Адама. В комнате его нет, поэтому я иду к кабинету, предварительно стучу в дверь и когда получаю разрешение войти, поворачиваю ручку и вхожу внутрь. Разговор я запланировала серьезный, поэтому решительно ступаю внутрь, закрываюсь, чтобы никто из прислуги не услышал, о чем мы будем говорить и поворачиваюсь к мужчине.

При виде меня его лицо меняется с хмурого на улыбающееся. Адам едва ли не сразу встает с кресла и идет ко мне, останавливается в паре метров, обнимает за талию, целует в щеку и тихо шепчет:

— Я скучал по тебе.

Его слова разливают по внутренностям тепло и заставляют губы растягиваться в улыбке. Я обнимаю его в ответ, завожу руки за шею, прохожусь по идеально ровному воротнику рубашки, задеваю подушечками пальцев его жестковатые на ощупь волосы. Адам чуть вздрагивает и мотает головой, подталкивает меня к стене и как только это происходит, начинает целовать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Так страстно и напористо, что нет ни сил, ни возможности отстраниться, сказать нет, оттолкнуть. Да я и не хочу. Желание опаляет кожу и собирается внизу живота, изо рта срывается хриплый стон, когда Адам проникает руками под футболку и произносит:

— Вся работа сорвана, а ты только пришла.

Это немного отрезвляет меня, я перехватываю Адама за лицо, когда он пытается снова урвать поцелуй и произношу:

— Подожди, нам нужно серьезно поговорить. Это на счет Маши, — добавляю, когда понимаю, что он совсем не настроен на разговор.

— Что-то случилось? — тут же уточняет Адам. — Рассказывай.

— Все нормально, ничего ужасного не произошло, но я хотела поговорить о ее обучении.

— А что с ним? — взгляд Адама проясняется, он смотрит на меня уже более осознанно.

— Почему Маша не ходит в школу?

— Она получает все необходимые знания дома, — спокойно произносит он.

— А дети? Социализация? Она ведь практически ни с кем не играет. Да и ее комната. Адам, ей семь лет, а она живет в другом крыле дома. Понятно, что с ней няня, но… ей нужен отец, понимаешь? Родители. Мы играли с ней сегодня в фрисби, бегали, прыгали, она была так рада!

— У нее есть активные игры. Танцы, в конце концов. Я не понимаю. Дело только в социализации?

— Во всем, Адам, — пытаюсь донести до него. — То, что она живет вдали от нас — неправильно. Она еще маленькая, а ведь так было с рождения. Ты думаешь, она из прихоти просится остаться со мной на ночь? Она же видит, что Родион спит со мной, с нами, в конце концов. Маша не говорит, но чувствует себя обделенной. Скажи, когда ты в последнее время играл с ней? Разговаривал?

С каждым моим словом на лице Адама отражается боль. Как и в моем сердце. Мне становится безумно жаль малышку и то, что я поняла это только сейчас. Ее страх потерять меня обоснован, ведь и отца, по большому счету, у нее нет. И я понимаю Адама, он в разъездах, занят, да и он мужчина, ему сложно заниматься с дочкой, говорить, рассказывать что-то, а еще…

— Она напоминает тебе жену, да?

Эта догадка резко колет куда-то в область сердца. Я и подумать не могла, но ведь это все объясняет! То, что он так отдалился от дочки, что не занимался.

— Нет, что за чушь, — тут же произносит Адам. — Дочь и не похожа на нее вовсе, просто… черт… — он отходит от меня, приближается к бару, смотрит на сложенные бутылки с алкоголем и закрывает его, поворачиваясь ко мне. — Я не знаю, как воспитывать девочек, — произносит Адама так, будто признается в собственной слабости. — Не умею. Разбираюсь с бизнесом, в машинах, с младенцами, ведь первое время я был у Маши и мамой и отцом, но она подросла, стала задавать вопросы, с каждым годом все больше и больше и… я сбежал. Отдалился, отстранился. Я виню себя за то, что послушал идиотов и не отпустил ее в сад, а потом и в школу.