Мама по принуждению - Адалин Черно

Мы пошли в кино, а Маша осталась под присмотром няни и двух охранников. Без них Адам категорически отказался оставлять дочку. Было видно, что ему трудно и на экран он практически не смотрел, но в конце концов, все прошло гладко, Маше понравилось, Адам выдохнул, а я поняла, что все в нашей жизни наладится.

За мыслями сама не заметила, как дошла до четвертой коробки, но, открыв ее, решаю отложить на завтра и пойти принять душ, так как вскоре должен вернуться Адам, да и Роди проснется. Мой взгляд внезапно останавливается на до боли знакомой коробке. Я цепляюсь за нарисованную в шутку пентаграмму и две подписи. Наши с Алисой неумелые подписи, которые мы поставили на этой коробке, когда нам было по десять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дрожащими руками я достаю эту коробку, еще не веря в то, что это реальность. Я даже щипаю себя за руку, потому что я не могла найти ее после смерти сестры. Она хранила ее в их с Тимуром доме, но когда я пришла туда, этой коробки там не было. Я подумала, что она сгорела в автомобиле, что сестра зачем-то взяла ее с собой, но… она здесь.

Несколько раз я смаргиваю слезы и касаюсь поверхности знака, который мы нарисовали в шутку, пересмотрев сериал “Все женщины — ведьмы”. Я до сих пор помню, как будучи детьми, мы играли в героинь сериала, которым передался могучий дар от их предков.

Набрав в легкие побольше воздуха, я открываю коробку и тут же закрываю рот рукой, потому что там все наши вещи. Всё то, что мы складывали туда до совершеннолетия: наши неуклюжие рисунки, зуб Алисы, который я выбила ей по случайности в тринадцать, а еще целый жмут волос, который она отрезала в отместку. Я достаю оттуда подарки наших парней, валентинки, письма с признаниями в любви, подарки, которые мы дарили друг другу. Я не знаю, почему мы это хранили, видимо, это было важно для нас.

Я будто прикасаюсь к прошлому. К тому, что было так давно. На мгновения даже выбываю из реальности, забываю, где и я почему. Единственное, что меня интересует — содержимое коробки. На дне я нахожу фотографии. Алисы, мои, Тимура и одну нашу совместную. Всех троих. Это фото сделано за неделю до того, как они погибли. Мы все счастливые, довольные, Тимур обнимает Алису за живот, а я жмусь к сестре, и улыбаюсь в камеру.

— Ангелина? — голос Адама вырывает меня из воспоминаний. Он звучит прерывисто, как-то надрывно и глухо. Я перевожу на него взгляд и задаю один единственный вопрос:

— Какого черта у тебя делает эта коробка?

Адам

Адам даже не предполагал, что его тайна раскроется именно так. Случайно. Он вообще не думал, что Ангелина может узнать об этом невзначай. Он собирался рассказать ей.

Сам.

Правда, не успел.

Господи, да он вообще думал, что она сразу всё поймет. Услышит его голос, вдохнет его запах, прижмется к его телу, посмотрит в глаза и поймет, кто перед ней. Он почувствовал ее сразу. Может, потому что знал, кто перед ним, но больше потому, что и не забывал.

Их любовь была запретной, но такой желанной. Он хотел рассказать обо всем Алисе, поговорить с ней, он даже решился, а потом узнал, что она беременна. И не смог. Как бросить ту, которая ждет твоего ребенка? У него были принципы и отказаться от любви ему казалось легче.

Он ошибся.

Как и в том, что она узнает, кто перед ней, почувствует. Поймет.

Но она не поняла. И вначале вообще его боялась. Как можно было рассказать ей о том, что он выжил, что все это время просто не имел возможности быть рядом и рассказать. Он и сейчас не может. Никак. Имя Суворов Адам Всеволодович навсегда прилипло к нему.

О том, что в той аварии он выжил до сих пор никто не знает, кроме его сестры Вики. И Ангелины, которая сейчас смотрит на него ошарашенными и испуганными глазами. Снова этот страх в ее глазах, недоверие, растерянность, которые рвут ему душу. Он готовил себя к разговору. Мысленно прокручивал то, как он придет домой, сядет с ней у камина и попросит довериться ему, выслушать и не делать поспешных выводов.

Как поступить сейчас он не знал. Боялся, что Ангелина ему не поверит, даже слушать не захочет.

— Ангелина.

Адам сделал шаг, но тут же застыл. Остановился и убрал протянутую руку. Она посмотрела на него с такой болью, что она тут же кольнула его куда-то в сердце. Что бы он сейчас не сказал — она его не простит. А врать ей он больше не хотел. Собирался рассказать все до единой детали и знал, что она его возненавидит. За то, что все эти годы он не дал ей знать о том, что жив, что рассказал сестре, но не ей. Что скрывал Машу, которая была ее родной племянницей. Этого она ему ни за что не простит.

— Что у тебя делает эта коробка?

На ее глазах проступили слезы. Она смотрела на него ошарашенно и с недоверием, с ужасом, непониманием. Ангелина хотела знать, а он молчал, боясь сказать и слово.

Адам чувствовал, что теряет ее.

Снова.

Прямо сейчас она ускользает от него и он ничего не может с этим сделать. Зря он ждал, что они сильнее привяжутся друг к другу, зря не послушал Вику, которая, как и всегда, оказалась права. Нужно было поговорить с ней сразу. С самого начала, все рассказать и только потом завоевывать любовь и доверие.

— Мне отдала ее твоя сестра, — проговорил хриплым, надсадным голосом.

Теперь боялся уже он. Не знал, как и что говорить Ангелине, чтобы она поверила. Произнести “Я Тимур” оказалось слишком сложно и он просто молча ждал ее следующего вопроса. Впрочем, он последовал почти сразу:

— Ты знал мою сестру?

Она не поняла. Не сопоставила факты. А, может, ждала его признания.

— Я был ее мужем.

Глупо. Как же по-дурацки это прозвучало. Каким мужем? Признайся же, наконец, что ты Тимур.

— Ангелина, я выжил, — тихо произнес, смотря куда-то мимо нее. Взглянуть ей в глаза было страшно. Он боялся увидеть там презрение и ненависть. — Выжил в той аварии, изменил внешность, имя и…

Она расхохоталась. Дико, истерически, с каким-то надрывом в голосе, что Адам даже почувствовал, как его тело покрылось мурашками. Ему было страшно, потому что он не хотел потерять ее снова. Она смеялась, держалась за стол и смеялась со слезами на глазах.