Жизнь Фридриха Ницше - Сью Придо

Далее Айзер указывал, что известны случаи восстановления невротичных, истеричных пациентов, истощенных мастурбацией, но это едва ли возможно в данном случае, когда глазам причинен такой урон. Восстановить зрение Ницше уже не удастся. Айзер исключал в качестве причины заболевания и сифилис, и хронический нефрит (болезнь почек).

О головных болях он писал так: «Такая патологическая раздражительность нервных центров почти наверняка тесно и напрямую связана с сексуальной сферой, так что разрешение вопроса с мастурбацией окажет самое непосредственное влияние на диагноз. Но, учитывая хорошо известное упорство в этом грехе, я сомневаюсь, что какой-либо метод лечения принесет здесь успех». Доктор Айзер давал Вагнеру тот же совет, что дал самому Ницше доктор Шрен: есть надежда на некоторое улучшение общего здоровья Ницше (но не состояния его зрения), если он сможет заключить счастливый брак [19].

Причиной окончательного разрыва между двумя людьми, которые так любили и ценили друг друга, было не несогласие по вопросу религиозности либретто «Парсифаля», как писала Элизабет. Разрыв был вызван тем, что Ницше узнал об этой убийственной переписке, пусть и полной самых добрых намерений.

Однако он ошибался. В Швейцарии у него было мало поводов смеяться над собой. Мягкий итальянский климат не оказал, как планировалось, волшебного целительного воздействия на его здоровье, и, хотя общество на вилле Рубиначчи было приемлемым и интеллектуально стимулирующим, написать книгу не удалось. Поскольку «Несвоевременные размышления» не только не привели к возрождению германской культуры, но и не продавались (рекордом продаж было около девяноста экземпляров «Рихарда Вагнера в Байрёйте», проданных тысячной аудитории первого Байрёйтского фестиваля), он написал своему издателю Шмайцнеру: «Не посчитать ли нам “Несвоевременные размышления” законченными?» [1] Шмайцнер возражал, но Ницше отказался от исходного и довольно беспорядочного списка тем для «Размышлений» и уже сосредоточился на новой книге, идеи которой оформились в Клингенбрюнне, пока он позволял себе краткую передышку от Байрёйта. Названия «Лемех» и «Свободный ум» были отвергнуты в пользу названия «Человеческое, слишком человеческое» с подзаголовком «Книга для свободных умов». Он называл книгу памятником кризису. Ее предмет – состояние человека. Ее путеводная звезда – разум. Ее язык не жесткий, дидактичный, хвастливый или туманный, но прозрачный, элегантный и доходящий до каждого. Это едва ли не самая любимая его книга.

Повсюду он видел, что ни Просвещение, ни романтизм не способны заполнить брешь, оставшуюся после коллапса традиционного мышления. Необходимо было начать с нуля – без «схем и отшельнической игры в тени». В его случае – без ностальгического прославления культуры Древней Греции, без Шопенгауэра, Вагнера, разделения мира на волю и представление. Книга знаменует его обращение из филолога и культуролога в полемисты. Эта книга написана не для философов, но для вопрошающих душ, желающих рассматривать культурные, общественные, политические, художественные, религиозные, философские, моральные и научные вопросы без предубеждений, аксиом и других фикций, которые на протяжении веков ограничивали подлинную свободу мысли. Он будет исследовать мир феноменов глазами Вольтера, признав, что ноуменальный мир не только недоступен, но и не имеет критического значения для человека. Он станет свободным духом – овладевшим собой наследником Просвещения. Это намерение он подтвердил уже на титульной странице, посвятив книгу Вольтеру. Это был демонстративный акт неповиновения Вагнеру.

Книгу он разделил на несколько частей:

Каждая часть состояла из пронумерованных афоризмов или афористических абзацев. «О первых и последних вещах» сразу же начинается с указания на врожденный дефект мышления всех философов прошлого: они рассматривали человеческую природу как aeterna veritas – вечную истину. Человек казался им неизменным среди всех житейских бурь, надежной мерой всех вещей. «Однако всё, что философ высказывает о человеке, есть, в сущности, не что иное, как свидетельство о человеке весьма ограниченного промежутка времени» [2]. Человек развивается. Вечных фактов не существует, как нет и абсолютных истин. Все самое важное в человеческом развитии произошло еще в первобытные времена, задолго до тех 4000 лет, с которыми мы более или менее знакомы. За это время человек, вероятно, не особенно изменился. «Философ же видит “инстинкты” в современном человеке и признает, что они принадлежат к неизменным фактам человеческой жизни и в этом смысле образуют даже ключ к пониманию мира вообще» [3]. Но антропоморфизм и антропоцентричность не помогают понять мир.