Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

как другие дети шепчутся у меня за спиной. Думаю о девочках, которые смеялись надо мной на игровой площадке, когда я лаяла, как собака; об учительнице, которая посадила меня в коробку. Думаю о директоре, который уставился на меня своими темными пуговичными глазами, о его словах секретарше, когда он думал, что я не слышу: «Есть что-то противоестественное в этой девочке». Я сглатываю, мое сердцебиение ускоряется:

— Да.

Он записывает в блокнот что-то еще.

— Можешь рассказать подробнее?

Я опускаю голову.

— Никому нет до меня дела. Все говорят, что хотят помочь, но они не хотят.

— Ммм, а про маму свою ты тоже так думаешь?

Я задумываюсь.

— Нет, мама не такая.

Через несколько секунд я добавляю:

— Но иногда мне кажется, что ей нравлюсь только другая я.

Он вскидывает брови:

— Другая ты?

— Да. — Мое тело тихо раскачивается вперед-назад, я сжимаю пластиковый гипоталамус в руке, подыскивая слова, чтобы объяснить. Я скучаю по тебе настоящей. — Мама говорит, что внутри меня есть другая «я». Иногда мне кажется, что мама разговаривает с ней.

— Ну что же, это… интересно, — он откашливается и что-то записывает.

— Элви, ты слышишь или видишь что-то странное? Может, ты, к примеру, замечаешь какие-то вещи, которых другие люди, кажется, не замечают?

Я думаю о том, как мне действует на нервы клацанье стекла, как тиканье часов эхом отзывается в голове и как от громкого голоса мне хочется свернуться в комочек и спрятаться. Никто больше, кажется, не замечает таких вещей.

— Да.

— Это голоса, или шумы, или еще что-то?

— И то, и другое.

— Эти вещи мешают тебе или тревожат?

— Да.

Доктор Эш кивает и делает еще несколько записей.

— Из-за этого, должно быть, тебе было очень сложно в школе.

Сердце быстро бьется. Может это наконец доктор, который на самом деле слушает меня. Может, он примет меня всерьез и поможет, вместо того чтобы думать, что я сама во всем виновата.

— Да.

Он наклоняется ко мне и говорит очень низким и серьезным тоном:

— Мне нужно, чтобы ты ответила на этот вопрос как можно честнее, даже если тебе кажется, что мне может не понравиться ответ.

Я киваю.

— Эти голоса когда-нибудь велели тебе кого-нибудь ударить?

У меня начинает колоть затылок и волосы встают дыбом. Что-то изменилось. Он смотрит на меня чересчур пристально. Есть что-то пугающее в его открытом выражении лица, он словно пантера, готовящаяся к прыжку. Я не знаю, почему он задает мне подобный вопрос, но чувствую, что любой мой ответ будет неправильным.

Я смотрю в стену.

— Я больше не хочу об этом говорить.

— Почему?

Я ничего не произношу.

Он продолжает задавать вопросы, но я не отвечаю. Наконец доктор Эш приглашает в кабинет маму. Она сидит вцепившись в ручку сумки. У нее сегодня макияж, чего почти никогда не бывает. Ее губы словно нарисованы ярко-красным карандашом, а влажные глаза выделяются на фоне черно-синих кругов, похожих на синяки.

— Мисс Фитц… мой вопрос может показаться странным, но вы могли бы мне что-то рассказать об отце Элви? Вы говорили, что уже некоторое время с ним не общаетесь? Каким он был? Он когда-либо вел себя необычно?

— Необычно? — она сжимает губы, размазывая помаду. — Он был… несколько эксцентричен, я бы сказала. У него были разнообразные идеи о заговорах, и государстве, и химических следах в небе. Я никогда особо не понимала, о чем он говорит. Я даже старшую школу не закончила, — она издает слабый смешок.

— Расскажите подробнее, — говорит доктор Эш. — Он когда-либо применял насилие?

Улыбка сползает с ее лица.

— Он никогда не поднимал руку ни на меня, ни на кого-либо еще. Он был не такой человек.

Доктор Эш выжидающе глядит на маму.

— У него было ужасно переменчивое настроение, — говорит мама. — Когда оно становилось очень плохим, он начинал кричать, критикуя всех и вся. Он переворачивал столы и стулья. Было… страшно. Но он никогда не бил меня. И после этих вспышек всегда подолгу извинялся. Он говорил мне, что я была самым светлым человеком в его жизни.

— Понятно.

— Он ушел от нас, когда Элви была еще младенцем. Он сказал, что не готов к роли отца, — она отводит глаза. — Было очень тяжело.

— Хм, — произносит врач. — А он когда-нибудь обследовался у психиатра?

— Нет, почему вы задаете эти вопросы?

— Я пытаюсь понять, могут ли быть у Элви какие-то родственники с шизофренией.

— Что? Нет! Вы же не думаете, что она… О боже! — Мамино лицо становится бледным, она впивается в подлокотники кресла, словно боясь упасть. — Нет, этого не может быть. Никто из врачей не говорил ничего подобного.

Я извиваюсь в кресле.

— Эта болезнь редко проявляется у детей ее возраста, — говорит доктор Эш, — но такие случаи есть. И это наследственное.

Мама прижимает руку ко рту и закрывает глаза.

— Возможно, мы обнаружили ее на ранней стадии, — говорит он. — Я не могу быть в этом уверен, потому что она отказывается отвечать на вопросы. Но, основываясь на том, что она мне рассказала, и вспышках ее агрессии, я думаю, что лучше перестраховаться.

— Что мне делать? — шепчет мама.

Доктор Эш бросает на меня взгляд, затем отводит.

— Я могу выписать вам рецепт на новое лекарство. Помимо подавления любых галлюцинаций и психотических срывов, оно должно способствовать эмоциональному выравниваю, которое в данном случае — желательный эффект. Оно ее стабилизирует, так сказать.

Я уставилась на свои ноги.

— У меня нет никаких проблем.

— Мы пытаемся тебе помочь, — говорит доктор Эш.

Меня тошнит. Я думала, он другой, но я ошибалась.

— Мне не нужна ваша помощь. Я никогда не просила мне помогать. Я просто хочу, чтобы все оставили меня в покое.

— Элви, пожалуйста, — говорит мама тихо. — Просто сделай, что он говорит.

Я опускаю голову.

— Если у вас возникнут какие-то проблемы, — говорит доктор Эш, записывая что-то на листочке, — позвоните мне.

Я пью таблетки. Я не хочу, но мама умоляет меня.

В следующие несколько недель меня поглощает черный туман. Я принимала лекарства и раньше, но эти таблетки ни на что не похожи. Они притупляют мысли и чувства. Мне кажется, словно я хожу в водяном пузыре, сквозь который приглушаются голоса людей и все становится размытым и шатким. Я смотрю на себя со стороны, когда одеваюсь, съедаю свой завтрак и хожу как лунатик день за днем. Ничто больше меня не тревожит, потому что ничто больше не имеет значения.

Где-то глубоко, под туманом, есть часть меня, которая все еще может чувствовать, и она ненавидит этот туман.

Каждое утро мама заставляет меня принимать таблетку