Тень каннибала - Андрей Воронин

Желающих покинуть сборище больше не оказалось. Продолжающий веселиться Пятый высказал желание первым, как он выразился, сдать кровь. Теперь вся компания действительно немного напоминала очередь перед кабинетом, где берут кровь на анализ. Когда процедура была закончена, Колдун размешал собравшуюся на дне каменного жертвенника лужицу кончиком кинжала, обмакнул в нее палец и смазал кровью губы истукана.

— Прими нашу жертву, великий, — сказал он и снова забормотал не по-русски.

Продолжая бормотать, он между делом облизал палец, которым перемешивал кровь. Тюхе на мгновение сделалось тошно. Пятый скорчил рожу, делая вид, что его сейчас вырвет, а Училка, вздрогнув, уронила себе на колени столбик пепла с сигареты. ЯХП опять кашлянул в кулак, а Отморозов, похоже, так ничего и не заметил, хотя и пялился на Колдуна, разинув в изумлении рот.

— Что ж, — неожиданно сказал Козинцев, прервав свое бормотание, как показалось присутствующим, на полуслове — вот и все. Наша жертва благосклонно принята. Теперь для всех нас — для всех вас, я хотел сказать, — начнется совершенно новая жизнь. Пока что вы этого не чувствуете, но почувствуете очень скоро. Я полагаю, это нужно отпраздновать. Праздничный обед готов. Если вы согласны секундочку подождать, я принесу угощение.

— Согласны, согласны, — снисходительно пробормотал Пятый, обсасывая уколотый кинжалом палец. — Давайте, правда, пожрем чего-нибудь.

Козинцев ушел и очень быстро вернулся, неся обеими руками огромное, антикварной красоты серебряное блюдо, на котором горкой лежала какая-то снедь. По комнате, забивая запах ароматических свечей, благовоний и дыма Училкиной сигареты, поплыл какой-то острый и пряный, совершенно незнакомый, но, несомненно, мясной дух, от которого у Тюхи мгновенно начала выделяться слюна.

— Есть придется руками, — объявил Колдун. — Это блюдо можно есть только так, иначе теряется не только смысл, но и значительная часть вкусовых ощущений. Тоже, знаете ли, своего рода ритуал.

— Не делайте из еды культа, — схохмил Пятый и, протянув руку, цапнул с блюда первый подвернувшийся кусок. Кусок оказался большим, с косточкой. С него обильно капал соус, и Пятому пришлось подставить снизу сложенную лодочкой ладонь. Он впился в мясо зубами, отхватил, сколько поместилось в рот, и одобрительно затряс головой. — М-м-м, — вещь! — прошамкал он с набитым ртом.

— Ценю твою похвалу, — со странной интонацией сказал Козинцев и протянул блюдо Училке.

Вот тут-то все и случилось.

Училка вдруг села очень прямо и всем телом подалась назад, словно Козинцев совал ей в лицо змею или кучу дерьма на лопате.

— Что это? — спросила она металлическим голосом, каким, наверное, привыкла разговаривать у себя в школе с двоечниками.

— Мясо, как видите, — спокойно ответил Козинцев и тихонечко хихикнул. — Приготовлено по старинному рецепту одного из ныне вымерших племен, населявших когда-то Соломоновы острова. Чувствуете, какой запах? Попробуйте, вам должно понравиться.

— Мясо? — переспросила Училка таким тоном, словно сбылись ее самые худшие ожидания. — А чье, позвольте узнать?

До Тюхи стало мало-помалу доходить, что она имела в виду. Он посмотрел на Пятого. Пятый жрал, сидя на ковре, на подбородке у него блестел соус. У Тюхи внезапно пропал аппетит.

— Какая вам разница, в конце концов? — с легким раздражением сказал Колдун. — Мясо и мясо. Не собачье, не волнуйтесь.

— Простите, — неожиданно поддержал Училку ЯХП, — я все-таки хотел бы понять. Если я что-то ем, я должен знать, что именно. Мясо? Отлично! Но чье мясо?

Тюха вынужден был признать, что ЯХП не такой дурак, каким прикидывался все это время. Он снова посмотрел на Пятого.

Пятый обгладывал кость, с интересом прислушиваясь к спору.

— Ну что вы заладили: чье, чье… — уже откровенно раздраженным тоном сказал Колдун. — Какая вам разница? Ведь вы же ее все равно не знали!

Наступила мгновенная звенящая тишина, в которой было слышно только тихое потрескивание свечей.

Потом что-то с глухим стуком упало на ковер. Это была выскользнувшая из жирной ладони Пятого кость.

Училка медленно встала, и одновременно с ней, так же медленно, словно во сне или под водой, встал Пятый. Училка открыла рот, чтобы что-то произнести, но Пятый ее опередил.

— Это хохма такая, да? — спросил он не своим, каким-то дребезжащим, надтреснутым голосом. — Типа, по приколу?

Если Козинцев и собирался ответить, то он просто не успел этого сделать. Пятый вдруг издал грубый утробный звук, выкатил глаза, надул щеки, изо всех сил прижал обе ладони ко рту и пулей выскочил из комнаты. До туалета он не добежал, и в гнетущей тишине присутствующие вынуждены были слушать, как его выворачивало наизнанку в коридоре.

Тюха сидел как обухом ударенный, не зная, как быть, и ровным счетом ничего не чувствуя. ЯХП опять нерешительно кашлянул в кулак, тоже, видимо, надеясь, что это просто неудачная шутка. Отморозов глупо хлопал белесыми ресницами за толстыми линзами очков и явно до сих пор ничего не понимал. Зато Училка, похоже, все отлично поняла и ни капельки не испугалась. Она стояла прямая, как железный лом, и непоколебимая, как памятник Минину и Пожарскому.

— Человечина, — сказала она без вопросительной интонации.

— Ну не свинина же, — хихикнув, подтвердил Козинцев. — По ту сторону добра и зла, вы помните?

В следующую секунду началось столпотворение. Кто-то перевернул столик, на котором стоял деревянный истукан. Черные свечи упали на пушистый ковер, но, к счастью, сразу же погасли. Отморозов и ЯХП попытались одновременно проскочить в дверь, запутались в портьере, застряли, с треском сорвали портьеру и, толкаясь, вывалились в прихожую. Это выглядело бы довольно комично, если бы не было так страшно.

Тюха не помнил, как очутился в прихожей.

Здесь горел свет, из открытой настежь входной двери тянуло запахами сырого цемента и кошек. Сквозняк шевелил бордовые драпировки на стенах. Колдун стоял в дверях гостиной, по-прежнему держа в руках серебряное блюдо с мясом. Он улыбался.

Тюха понимал, что надо уходить и чем скорее, тем лучше, но что-то не пускало его. Он все еще не мог оправиться от удара. Мечта сделаться умным, сильным и значительным потускнела и облезла, на глазах превратившись в полную чепуху. Хуже всего было то, что старухи на скамейках оказались правы: Колдун все-таки был никаким не колдуном, а сумасшедшим придурком, который убивал и ел людей и наконец обалдел окончательно и стал угощать человечиной гостей. Это было все равно, что застать свою мать трахающейся с перемазанным навозной жижей племенным хряком. Нужно было что-то сказать, или сделать, или…

— Пошел, пошел, — училка, которая, оказывается, тоже еще не ушла, твердо схватила Тюху за локоть и с неожиданной силой толкнула его к дверям. — Убирайся отсюда, нечего тебе здесь делать. Тюха послушно убрался, забыв про лифт. Когда грохот его каблуков стих внизу, Анна Александровна Сивакова твердо посмотрела Козинцеву в глаза, но увидела лишь непроницаемые темные линзы и отвратительную ухмылку сытого тигра.