Ничего, кроме личного - Лана Барсукова

Иванович решил подстраховаться. Он достал тетрадку и убористым, почти каллиграфическим почерком, какой встречается только у людей старшего поколения, написал: «В случае моей смерти прошу доставить папку со всеми содержащимися в ней документами в Следственный комитет Российской Федерации». Потом подумал и дописал: «Дело чрезвычайной важности». Вырвал листок, аккуратно обрезал неровный край и приклеил послание поверх зеленой папки.

Некстати вспомнились случаи, когда старики умирали через пару дней после написания завещания. В таких совпадениях многим мерещились детективные истории. Никанор Иванович не верил в корыстные убийства, но на всякий случай обходил нотариусов стороной. Пусть племянники сами потом разбираются, хоть горло друг другу режут. Суеверный страх внушал надежду: пока нет завещания, жизнь не покинет его. Как будто смерть боится создать правовую неразбериху.

Сейчас, сидя перед зеленой папкой, на которой распластался лист с его посмертной волей, Никанор Иванович с ужасом понял, что написал завещание. Стало нехорошо. Он постарался прогнать эти мысли, обозвать себя мнительным и суеверным дурнем, но легче не становилось.

В памяти всплыло парализованное страхом лицо профессора Плейшнера из «Семнадцати мгновений весны», когда тот понял, что совершил роковую ошибку. Никанор Иванович тоже ошибся. Не ведая, что творит, он написал завещание. Тем самым вручил смерти ключи от своей квартиры.

Мысли материальны. Тот, кто в это не верит, просто пока не имел возможности в этом убедиться.

Никанор Иванович каждый день начинал с реестра юридических лиц. Там не происходило ровно ничего. Досада тонкой иглой входила в сердце. Никанор Иванович понимал, что обратный отсчет уже запущен. Смерть вышла ему навстречу. Он сам подманил ее, написав предсмертную записку. Вопрос лишь в том, кто окажется проворнее: смерть или Тихон.

Ворочаясь в постели, Никанор Иванович впадал в растерянность. Он уже не вполне понимал, зачем ему вся эта канитель. Пытался вспомнить тот день, когда завел зеленую папку. Силился оживить в душе жажду мести.

Но на пороге смерти месть потеряла былое очарование, выцвела и выветрилась. В ней больше не было пожирающей душу страсти. Он словно по инерции нес топор войны и все чаще думал, стоят ли его последние дни такой ноши. Может, плюнуть? Зарыть этот топор? И поехать на окраину Москвы, где когда-то стоял под окнами девочки из соседней школы.

Никанор Иванович вспомнил таинственный стук в груди, на которой горел комсомольский значок. И свое волнение, когда в окне задергивали шторы, готовясь ко сну. И сирень. Господи, как пахла сирень! До одури, до душевных спазмов. До полной и безоговорочной веры в неизбежное счастье. Во всем мире и в его судьбе. Огромное и бесплатное, одно на всех и у каждого свое. Наверное, сирень еще цветет там. Ведь прошел какой-то миг, сирень просто не успела сдержать обещание.

Никанор Иванович твердо решил завтра же поехать во двор своего детства. По дороге выбросить папку к черту, чтобы не осквернять встречу с сиренью своего детства. Он счастливо улыбнулся и заснул.

И не проснулся.

Заказ принят

Тихон Ерофеевич крайне удивился, когда на экране его телефона высветилось имя «золотого адвоката». Интуитивно он понимал, что люди типа Адольфа не меняют своих решений. Тогда зачем звонит?

– Добрый день, – немного растерянно начал он.

– Нам надо встретиться. – Голос Адольфа Абрамовича был сух и строг.

– Хорошо. Но на этот раз хлеб покупаете вы, – пошутил Тихон.

– К черту уток! Поговорим в машине.

– В чьей?

– В моей.

– О чем?

– О деле.

И он объяснил, на каком перекрестке откроет дверцу своего авто. Вся беседа заняла меньше минуты, но еще добрые полчаса Тихон Ерофеевич не мог успокоиться. Что означал этот звонок? Неужели адвокату срочно понадобились деньги, и он решил взяться за это дело?

В назначенное время Тихон Ерофеевич стоял в условленном месте. Машины двигались плотным потоком, обдавая его удушливым запахом. Он не знал, какая машина у адвоката. Просто стоял и ждал, когда его подберут. Появилось неприятное чувство своей полной беспомощности и зависимости. Как будто он щенок в приюте, и сейчас его могут взять в тепло, покормить с рук. А потом надеть ошейник и посадить на цепь.

Сигнал раздался так близко, что Тихон вздрогнул, как будто ему дали звуковой подзатыльник. К обочине прижалась машина, напоминающая танк на колесах. Фары мигнули, намекая на приветствие. У Тихона появилось малодушное желание сбежать. Закрыть тему. Забрать у Петухова половину элеватора и разойтись миром. Это же немало, ой как немало.

Секунду он колебался. В самом дальнем уголке сознания жила надежда, что адвокат устанет ждать, нажмет на газ и проблема решится сама собой. Но тот ждал со спокойствием сфинкса. Тихон Ерофеевич вздохнул и открыл дверцу машины.

Они обменялись молчаливым рукопожатием.

– Все в силе? – спросил Адольф Абрамович.

– Вы имеете в виду мой заказ? Речь идет о проблеме с элеватором? – уточнил Тихон Ерофеевич.

– Да.

– Я не вполне понимаю цель нашей встречи. В прошлый раз вы крайне низко оценили шансы на положительный исход этого дела…

– Обстоятельства изменились, – усмехнулся Адольф Абрамович. – Я берусь.

«Точно нужны деньги», – подумал заказчик.

– Но я не смогу поднять сумму гонорара. В прошлый раз вы сочли его недостаточным, – Тихон Ерофеевич искал повод расстаться. Хотелось сбежать из этого танка, и побыстрее.

– Гонорар меня устраивает. Я позвоню. – И адвокат выразительно посмотрел на дверь.

Тихон Ерофеевич быстро вышел из машины, опасаясь, что если замешкается, то его катапультируют.

Он вдохнул машинную гарь как глоток свободы. Сидеть в замкнутом пространстве с Адольфом Абрамовичем оказалось занятием не для слабонервных. Он проводил взглядом машину адвоката и поймал себя на мысли, что наступил во что-то нехорошее.

«Это все нервы, – уговаривал он себя. – Все к лучшему. Этот человек имеет огромные связи и если взялся, то сделает. С какой стати только половина элеватора? Почему я должен с кем-то делиться? Что за пораженческие настроения?» Тихон силился вызвать былую ненависть к Петухову и Ольге, но выходило плохо. Как будто в топку ненависти подкидывают отсыревшие дрова.

В какой-то миг появилась предательская мысль позвонить Адольфу и сказать волшебное слово «Отбой!». Но было стыдно. Со стороны могло показаться, что он слабак и слюнтяй. И, завязав внутри тревогу морским узлом, Тихон Ерофеевич пошел к своей машине, заставляя себя напевать «Тореадор, смелее в бой!» Выходило так себе.

В это время Адольф Абрамович не тратил время на песни. Он звонил старинному приятелю, с которым когда-то вместе служил в Следственном комитете.

– Санек, дело есть, – начал он с главного.

– Денежное? – уточнил приятель.

Адольф усмехнулся.

– Узнаю паразита. Все, еду к тебе.

По дороге он начал вспоминать, сколько же лет они знакомы. Кажется, всю жизнь. Хотя нет, сблизились они как раз в год свадьбы с Марианной. Именно Санек помог провернуть дельце с арестом ее номенклатурного папаши. Правда, уже тогда в нем проявились задатки мародера. Не удержался, подрезал Щелкунчика при обыске, бестия. Адольф снисходительно