Ну разве она не милашка? - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Прости. О Господи, Райан, мне ужасно жаль. Я не хотела.

Но простым извинением уже ничего не исправить. Теплые карие глаза похолодели.

— Я собирался предложить тебе накинуть что-то попроще, съездить в кондитерскую и раздобыть твоих любимых оладий с вишнями.

Несправедливость собственных нападок придавила ее к земле, но и бурлящий в самой глубине гнев никак не унимался. Всю свою жизнь она свято верила, что не достойна ничего, кроме эмоциональных объедков окружающих, и это до смерти ей надоело.

Уинни тяжело дышала, загоняя гнев внутрь.

— Прости.

— Как бы ты там ни считала, секс — далеко не все, о чем я думаю.

— Знаю. Просто я немного… не в себе. — Она прижала руки к животу, пытаясь удержать кипящий гейзер. — Сейчас я приберусь и поеду с тобой.

— Я передумал. Нужно поработать.

Он взялся было за ручку двери, но остановился. Луч утреннего света падал на его руки, оставляя лицо в тени, и на какой-то момент он показался ей совсем чужим.

— Если злишься из-за вчерашнего вечера, можешь так прямо и сказать, вместо того чтобы разыгрывать спектакли.

Гейзер угрожающе заворчал.

— Я не злюсь.

— Согласен, Шугар Бет заслужила холодный прием, но то, что происходило вчера, перешло все границы. Вы все вели себя как жестокие дети, и я не желаю в этом участвовать.

— Разумеется, не желаешь.

Гейзер набирал силу, выискивая слабое место, чтобы прорвать ее кожу.

— Когда ты наконец оставишь прошлое позади?

— Как это сделал ты?

— Чертовски верно. Именно как сделан я.

— Ты с нее глаз не сводил! Весь вечер! Каждый раз, когда я на тебя оглядывалась, ты смотрел на нее.

— Немедленно прекрати! Поговорим об этом, когда придешь в себя.

Спокойный отказ выяснять отношения окончательно лишил ее остатков самообладания, и гейзер взорвался снова. И на этот раз принес с собой все, включая тайну, которую она так свято хранила много лет.

— Не могу!

Он перешагнул порог.

— Не смей прятаться от меня! — Он продолжал идти.

Она бросилась за ним, обезумевшая, истерически вопящая фурия.

— Я забеременела специально!

— Угомонись!

— Я лгала тебе!

Райан остановился на лестнице и снова повернулся к ней. Впервые за все утро он выглядел по-настоящему встревоженным.

— Уинни, замолчи!

— Я забеременела специально, чтобы женить тебя на себе.

— Знаю.

Она судорожно прижала пальцы к губам, проглотила горькую желчь, попыталась вдохнуть, но не смогла.

— Знаешь? Ты знал и ни словом не обмолвился.

— А какой смысл? — Он рассеянно провел рукой по волосам. — И не было особых причин говорить об этом.

— Я поймала тебя в ловушку!

— Я этого не чувствовал. И Джи-джи для меня дороже жизни. А теперь прими ванну. Сразу станет легче.

Словно ванна может смыть ее грехи.

— Райан…

Но он уже исчез внизу. Она привалилась к стене. Ее самая мрачная тайна… и он не желает говорить об этом.

Уинни оцепенело вернулась в ванную и почти рухнула на бортик. Она не собиралась расставлять на него капканы. Но как-то вечером вдруг услышала собственный голос, уверявший, что она на таблетках и ему совершенно незачем беспокоиться. И поскольку это была Уинни Дэвис, Райан поверил.

Но сегодня нет времени расслабляться. И поэтому она решительно повернула кран. Концерт и прием. Если бы только она смогла стать такой же, как Шугар Бет, бесчувственной, эгоистичной и совершенно бессовестной!

Уинни начала плакать. Сколько же можно платить за старые грехи? Из ее лжи родилась чудесная девочка, ее дочка, так что стоит ли об этом жалеть? Так почему же она так себя ненавидит?

Возможно, потому, что Райан никогда не питал к ней недобрых чувств.

Шугар Бет повела носом, почуяв запах кофе. И бекона. Она любила бекон. И поэтому перевернулась на спину, увидела, что уже почти одиннадцать, и направилась в ванную. Двадцать минут спустя чистенькая и свежая в черном атласном халатике и старых ковбойских сапожках она уже спускалась с лестницы. Волосы она вымыла, но просушить не потрудилась. Как, впрочем, и наложить макияж. После вчерашнего Колин Берн не заслуживал ничего, кроме чистых волос и, может быть, пары капель увлажнителя.

Мышцы ныли от тяжелой работы и праведного негодования, но, как ни странно, она испытывала облегчение. Сознает Колин или нет, но он наконец простил ее. Бремя, которое она так долго несла, упало с плеч.

Он стоял у плиты в тесной кухоньке, повернувшись к ней спиной и занимая почти все пространство. При одном взгляде на Колина хотелось сорвать с него одежду и потащить наверх.

— Я уже собирался тебя будить.

Жаль, что она не осталась в постели подольше. Не дождалась его. Старая добрая черная магия — влечение к самому неподходящему человеку. Правда, теперь она не так глупа. Пусть далеко не сразу, но она сумела понять разницу между любовью и похотью.

— Господи Боже, неужели и ты напялил джинсы? Дай сначала немного кофе!

— Они сделаны на заказ, — заметил он, когда Шугар Бет сняла с полки одну из чашек Таллулы веджвудского фарфора и налила себе кофе. — Французские. Обошлись мне в триста долларов, но, думаю, они того стоят.

Присмотревшись, как синяя джинса облегает его бедра под этикеткой «Гэп», Шугар Бет согласно кивнула.

— Эти лягушатники, похоже, кое-чему научились, — сухо признала она.

— Прошлой ночью я слышал твоих обожателей.

— Кабби и мальчиков?

— Видимо, праздновали окончание школы идиотов, не иначе. Одно яйцо или два?

Не дожидаясь ответа, он разбил на сковороду два яйца.

— Скажи, что где-то спрятана коробка «Криспи кримз»[10].

— Радуйся, что тост не из пшеничного хлеба.

Он оценивающе оглядел атласный халат и ковбойские сапожки.

— Мило.

— Ты единственный человек в Паррише, имеющий наглость употреблять подобные определения. Где моя собака?

— Во дворе. По-моему, он не из тех, кто склонен к побегу.

— Для этого он слишком упрям. Предпочитает доводить меня.

Она отнесла кофе к кухонному столу и села.

— Носом чую бекон, а вот глазами не вижу.

— Сейчас поджарю.