Киммерийский закат - Богдан Сушинский

Правда, иногда майору чудилось, что с ним поступают, как с обреченным, которому перед казнью позволяют несколько дней пожить в свое удовольствие, чтобы восхож­дение на помост, к палачу, казалось еще более жутким и несправедливым; чтобы острее осознавал, с какой жизнью приходится расставаться! Если это так, то «пытка» бездельем и роскошью слишком затянулась.

«Развращенный аристократической роскошью и патрицианским бездельем, он умер, окруженный рыдающими рабынями», — так будет начертано на твоем величественном надгробии», — напророчествовал себе Курбанов, опять оказавшись в понравившейся ему гостиной своего обиталища. И вдруг насторожился. Какой-то посторонний звук. На «вилле» он явно был не один.

Прислушавшись, Виктор понял, что это доносящийся из ванной шум водной струи. Решив, что, уходя на базу, он забыл закрыть кран, Курбанов рванул дверь и буквально остолбенел: перед ним стояла нагая женщина. Никак не отреагировав на его появлением, она блаженствовала, томно запрокинув голову и подставив лицо под струю. Руки ее в это время плавно вращались вокруг смугловатых, вызывающе вздернутых, похожих на две перезревшие самаркандские дыньки, грудяшек.

— Прошу прощения, мэм, — пробормотал Курбанов, стремясь как можно скорее закрыть перед собой дверь.

— Не убегайте, майор. Все не так безнадежно, как вам кажется. — Сначала он сообразил, что голос-то принадлежит не Лилиан, и лишь затем воочию убедился, что перед ним действительно стоит не Латышский Стрелок.

— Простите… Не знал, что вы здесь, — после того, как женщина насмешливо упредила его: «не убегайте», он уже не мог закрыть за собой дверь, не доведя эту «сцену у душа» до какого-то логического конца.

— Перестаньте блеять, Курбанов, — мягко улыбнулась женщина. — Меня зовут Викторией.

— Меня же, по странной случайности, Виктором, — поспешил отрекомендоваться майор, не сообразив, что женщина, назвавшая фамилию и звание, очевидно, должна была запомнить и его имя.

— Знаю, майор-тезка, знаю.

Исключительно из вежливости Курбанов старался не смотреть на ее оголенные бедра, хотя уберечься от такого соблазна было невозможно. Фигура явно не вписывалась в модные стандарты еврокрасавиц — с их комариными талиями и бедрышками в виде несформировавшихся луковиц. Перед ним стояла по-настоящему крепкая и красивая женщина: с мощными, как у пловцов, плечами; широким торсом, тугими, точеными бедрами и упругим, без намека на излишество веса, животом. И все это представало перед Курбановым в шоколадном южнокрымском загаре.

— Позвольте… так это, очевидно, вы?!

— Как же туго вы соображаете, майор-тезка! — улыбнулась Виктория, правильно расшифровав его несформулированную догадку.

— Значит, это мы с вами там, в автобусе?..

— Наконец-то на вас снизошло озарение, майор.

Все еще призывно улыбаясь, она ступила к Курбанову и, обхватив одной рукой за талию, увлекла к себе, а второй потянулась к выключателю по ту сторону. Уже оказавшись под струей теплой, почти горячей воды, Виктор попытался стащить с себя тенниску, но Виктория мягко отвела его руки и сама принялась за раздевание.

— Тогда, в автобусе, ты, конечно, догадался, что я тоже направляюсь сюда, — легко и просто перешла женщина на «ты».

— Скорее предположил.

Даже пребывание под душем не избавило тело женщины от впитавшихся в него за последнее десятилетие запахов тонких французских духов, ароматного мыла, дезодорантов и еще чего-то захватывающего, что, очевидно, способно было источать тело только этой — и никакой другой в мире — женщины.

— Поэтому так упорно допытывался у Лилиан, кто ее шеф; метался по территории «Лазурного берега» и даже, сдуру, прорывался в местную столовую…

— Я действительно искал вас.

— «Тебя».

— Тебя… искал, маз-зурка при свечах.

— Все это уже расшифровано, — расправлялась Виктория с его брюками. — Особенно, что касается «мазурки при свечах».

— Но, по правде говоря, даже в ангельском бреду не мог бы предположить, что встреча наша будет именно такой.

— Ты еще не знаешь, майор-тезка, какой именно она будет, — безмятежно заверила его Виктория, силясь, вслед за тенниской, стащить и его спортивные брюки.

Курбанов безуспешно пытался помочь ей, и с минуту — мокрые, разгоряченные — они барахтались в его одеждах, а когда в конце концов освободились от них, Виктор присел и, прислонив Викторию к влажной стенке душевой, принялся покрывать поцелуями ту часть тела, которая казалась ему сейчас наиболее вожделенной.

Сдерживая стон, женщина конвульсивно прореживала пальцами его волосы, буквально взрывала их, при этом одна нога вновь и вновь оказывалась у него на плече, судорожно сжимаясь в захвате где-то на его затылке. А когда он слегка утолил свою страсть, опустилась на колени женщина…

Так, сменяя друг друга, они предавались своему сексуальному безумию безумно долго и столь же безумно страстно.

— Так ты действительно не прикасался к Лилиан? — неожиданно грозно спросила Виктория, когда, шлепая мокрыми босыми ногами по паркету, Курбанов уносил ее, такую же мокрую, в спальню.

— Боже упаси, — отозвался майор, со страхом подумав о том, как бы Виктория отреагировала, если бы оказалось, что он все же добился благосклонности латышки.

— Правда, не прикасался?

— Как на исповеди, маз-зурка при свечах.

— Мне почему-то так и показалось, — облегченно вздохнула гостья.

— А если бы?..

— Замолчи, смертный! — шутливо зажала ему рот женщина. — Ты даже не представляешь себе, какие муки ада тебе пришлось бы испытать, познавая мой праведный, неукротивый гнев.

«Вот так иногда поражение мужчины на одном “женском фронте” превращается в победу — на другом», — мысленно подвел первые морально-этические итоги этой встречи Курбанов.

Простыни сразу же стали таким мокрыми от тел, словно их обоих только что извлекли из стиральной машины; однако, предаваясь любви, Виктор и Виктория попросту не замечали этого.

— Значит, это ты предупредила Лилиан, чтобы она ни в коем случае?..

— вот ты и выдал себя, что у вас так ничего и не произошло!

— Не выдал, а, считай, констатировал факт.

— Предупредила — не то слово. Я поставила ее перед выбором. Но не подумай, что дело в ревности, — шептала ему на ушко, сдавливая в отчаянных объятиях.

— В чем же тогда?

— В замысле.

— В чем-чем?! — не понял он.

— В глубинном за-мыс-ле…

Курбанов попытался опуститься пониже, чтобы вновь покрыть поцелуями ее живот и то, что в одной из прочитанных им восточных «любовных» книг названо было «лепестками жизни», но Виктория придержала его, и сама скользнула под пресс его мощного, тренированного тела.